|
   |
 |
«Если выйдешь из начала»
Булатные звоны Мариванны, во месяце восьмом. Лишний козырь в рукаве. — Ать, два, ать, два!.. Шагают Митрофановы добры молодцы, меряют землю-матушку да подковушками на сапогах, подпирают небушко светлое головушками буйными. — Ать, два, ать, два!.. Рассупонились пояса сыромятные на грудях сильномогучих. Растрепались на ветру стяги-хоругви золотонитчатые. Любо, братушки, любо землицу топтати! — На месте-е... стой! Ать, два. Качнулись кожаные ножны, скрипнули боевые рукавицы сталью о сталь. Замер строй, как един из булата выкованный кулак. Знатный строй, страшный. Не замай, ворог, на таких бойцов лиходейство упромысливать. И не петюкать в строю! Осклабились дружинники, выровняли подбородки бронебойные на Митрофана-воеводу. Хоть и не дородного происхождению, а всё уважают-приветствуют броненосцы сваво начальника. Паки стоит он того. Ой, стоит! Размашистым шагом вышагивает Митрофан, раздумывает о чём-то, бросает вперёд насупленные взгляды. Гневом дышит его взор — кто такого сумел разозлить-раздосадовать? Али головушка у того не к свому месту приделана? Али хочется покончить с жизнею да раньше срока? Слетели улыбки хмельные с уст того воинства — не к месту они тут. Али осерчал командир? Али считает, что к бою-сече не готовны вооруженные силы? Никак нет! Ты, воевода, не сумлевайся! Ударили слитно булатные мечи да о дубовые щиты. Блеснули на солнце пластины доспехов. Не дрогнет войско. Да и с чего ему дрожать? Где ворог грозный, что достоин таких героев? Вон штоли копошится? Скачет о трёх ногах, зыркает, гнилоустый, на пересветов-добрынь. Верещит невесть что, стучит костями поднятых с одра остовов. Испужать желает? Ха! да то ведомо нам — пусть попробует! Ходит Митрофан перед строем, разговаривает сам с собой, спорит. «Борьба, что в ней? Сражаться неведомо с кем, неведомо за что. Только ли есть смысл в жизни ради борьбы? Только ли есть смысл в борьбе ради жизни? Указующие персты тычут в тебя, бередят неполученные ещё раны, лишают покоя, радостей, свободы ничего не делать. Здесь уже ты, солдат, или ещё ты, солдат?» Ринулось вперёд бесноватое кодло, заголосило, зарычало, затопотало. Громады мышц и комки ненависти. Мелькающие тени и надвигающиеся горы. Но стоит дружина, не колыхнутся штандарты, не скрипнет кожа, не шаркнет сталь. Воевода молчит, понурив голову. Их так мало против разверзающихся хлябей гноя и праха. Вот стоит вчерашний охотник, умелец лука и западни. Он ужо как ищет взглядом подходящую цель. Он ужо как принёс конец посмертия не одному десятку врагов. Вот замер, сгорбившись, кузнец-молотобоец. Его сила — в дикой, нечеловеческой стойкости. И нет разницы, что сокрушать — природное упорство металла или же богопротивное беспокойство умертвий. Вот крестьянин-жнец. Некогда всем его миром была пашня, безмятежное поле да погост позади деревни. Но и ему уже нет дороги назад — никто не знает, где поляжет верный дружинник. Что им может помочь, кроме слепой веры в собственную юдоль? Кто им сейчас отец и бог, кроме него, воеводы? Да. Он будет их пастырем, его светлый, незамутнённый страхами разум раскроется навстречу битве. И не отступит более никогда. — Дружина! К бою!!! Посреди чёрного смоляного болота этого царства небытия сверкало, переливалось, танцевало радостное пламя Ярилы — солнца-борьбы-за-праведное. |
 |
 |
|
||||
