|
   |
 |
«Далека дорога твоя»
«Значит, обречены мы на вечную борьбу, черт вас подери?! Да кто же это выдумал? — Как же вы мне все надоели...» Он в бешенстве вскочил с кровати, и, не раздумывая, всей силой своей вломился в темноту, окружающую его со всех сторон. Она с тихим звуком лопнула, пропуская — и по глазам, заставив меня зажмуриться, хлестнул ослепительный свет. Это было неожиданно, непредсказуемо, и оттого ещё более невыносимо. Его безжалостно скрутило; он на мгновение ещё успел удивиться — так больно, до слёз из глаз, до остановки дыхания — и от света?!.. Дальше все тонуло в ослепительном мраке непереносимой, нечеловеческой боли... На краткие мгновения сознание обрывками возвращалось к нему, вот только определить он уже не мог — да и не пытался, впрочем — чьё это сознание: его ли? Да и навряд ли он помнил, кто таков есть... Всполохами между скручивающей, выворачивающей наизнанку болью всплывали какие-то лица, какие-то события; и тысяча голосов, неизвестно кому принадлежавших, вопили, во сто крат усиливая и без того невыносимые мучения: Ты должен понять! Понять! ПОНЯТЬ!!! ...Он не знал, сколько это продолжалось; полностью раздавленный болью, не осознающий себя ни человеком, ни вообще чем-либо — разве частью этой боли, всепоглощающей, хотя имеющей некий смысл в существующем миропорядке. Он даже не заметил момента её прекращения. Только лишь ощутив вдруг, что снова может дышать, он закричал, раздирая лёгкие — победно, радостно, торжествующе... ...Мария, услышав, наконец, крик, устало закрыла глаза. Глядя с нежностью на измученное, осунувшееся, но такое дорогое для него лицо, и испытывая странную, ноющую боль в сердце, Иосиф, принимая на руки запеленатое дитя, тихо промолвил: — Поспи, дорогая. Впереди много тревог... |
 |
 |
|
||||
