|
   |
 |
«Если выйдешь из начала»
Ишь, топает рядом, увалень деревенский... Ветки колючие отводит заботливо, под локоток осторожно поддерживает, корни узловатые на тропке увидючи... Вот мы кавалеры, мол, знатные, не токмо мечом тяжеленным махать, но и девицу-красавицу обхождениями ублажить могём! И откелева только манерам таким обучен! В глаза заглядывает нежно; а в глазах у него!!! Ярило-Солнце волнами плещется, жаром знойным обжигаючи, ум помрачаючи. И от пекла того ланиты румянцем персиковым заливаются, а сердце колотится сумасшественно: рвётся птица на волю, угрозу неминучую чувствуя. Ой, не сгори, смотри, девонька, в пламени том огненном, свобода у тебя впереди, подружки милые да песни чарующие, с ветром вольным в объятиях! — О чём задумалась, Марфинька, красна девица, любушка моя ненаглядная? Али солнышку ясному не рада? Али птички песнями переливчатыми не завлекают? — в глаза смотрит встревожено, да рукой сильной приобнимает. Ах, да что ж ты в полон навечный меня берешь, увалень мой деревенский, заботой да нежностью своей?! Ай, да привыкну к нежности ентой, как жить-летать тогда на свободушке? К кому головушку приклонить, птице неразумной, ласки не знающей?! Эх... Митрофанушко ты мой... Вздыхает тяжко: — Как же мне не задумываться, добр молодец? Вот дело важное сделаем, и улечу от тебя птицей быстрокрылой, к подружкам разлюбезным, к ветру вольному в объятия! Злыдня-разлука у нас впереди, подстерегает, паскудная, рожи зловредные корчит. Ах, Митрофан, подельник мой бедовый... Нашла тебя на свою головушку, и что делать теперь, как есть не знаючи... Нахмурился суровенно — аж тучки на солнце набежали, и гаркнул на весь лес голосом могучим: — А вот не отдам тебя никому теперь! Ни ворогу страшенному, ни ветру буйному! Ни разлуке мерзопакостной! От смерти костлявой меня спасла, слезами горючими лёд на сердце растопила, камень с души сняла! Моя ты теперь навек, Марфунька! Как есть моя! А на моё не замай никто! Головы не сносить в одночасье! Рассердилась, сердешная, ножкой притопнула в негодовании: — Эх, дурень ты был, Митрофан, дурень и останешься! С самим собой-то борьба потяжелей будет, чем с ворогами ужасными! Как мне с птицей справится, что в сердце моем угнездилася? Да что на волю рвется, к ночам лунным да звездам игольчатым... В облаках снежных покувыркаться да с подружками веселыми взапуски на закат мчаться, и распевать потом песни звонкие, чарующие — ажно мир весь затихает, слушая — да до самого до рассвета туманного? Чем птицу эту неразумную удержать сможешь?! Что взамен дашь этому?! — Ох ты, птаха моя сердешная... Аж с лица сошла, побледнела как... Дай, обниму тебя нежно, да поцелую жарко, да губами осторожно слезинки твои хрустальные соберу... Справимся, Марфинька... Теперь ведь двое нас — а это, знаешь, сила какая могучая?! Зарыдала красна девица горько, оттолкнула Митрофана, вырвавшись из объятий нежных, и бросилась бежать вперёд по тропе лесной, потаённой. Измучу сердце в тоске неизбывной, изойду слезами горючими, выпью у ведьмы Василисы всю настойку травы забвения — видела давеча за печкой в бутыли зеленой! — а вырвусь из плена твоего желанного, Митрофан мой, герой отчаянный! Бежит Марфута, отчаянием горьким охвачена — ой, не хочется ей расставаться с Митрофаном, сердцем прикипела, горемычная! — птицей летит быстрокрылой, токмо коса за спиной вьется. А ноги сами несут к месту затаённому — и откудова только знают, куда бежать надо! Как полыхнуло что-то по глазам, слезами залитым — аж зажмурилась от боли. Глядь: а вот и она, Яблонька волшебная, сверкает, переливается цветами невиданными! И лес мрачный чуть поодаль встал — кольцом плотным, от глаз посторонних, несведущих, надежно чудо сие скрывающим. И окутывает Яблоньку ту туман покровом целомудренным, синим да сияющим — будто небо опустилось, чтобы поцеловать веточки трепетные, цветами украшенные, да плоды золотые, чудодейственные. Ахнула Марфинька от красоты такой необыкновенной, а сзади эхом вторит и Митрофан подоспевший. |
 |
 |
|
||||
