Ад. Сущий Ад. Преисподняя.

Никто ничего не знает и не понимает. Кто стреляет, в кого стреляет? Да что вы всё ко мне, да ко мне, — кричат на двадцать втором узле, — я что, знаю что ли, где штаб? Лошади остервенело жуют опилки пополам с навозом. Усталая медсестра, перемазанная кровью и глиной, стирает в свежей воронке обрывки бинтов. Крики, раненые. Осколок ребра, проткнувший легкое. Кровь. Кровь. Кровь. Кровь. Много крови. Сколько же в человеке её может быть? Пять литров? Не может быть. Много больше.

Справа кто-то яростно рвёт землю глухими, деловито страшными взрывами — минометы. Через посадку утюжат. Винтовка в руках стала страшно тяжелой и неумолимо тянет к раскисшей от дождя земле. Губит, душит неподъемный разгрузочный жилет и броня.

А дома... Дома сейчас косят сочную траву... Собирают душистое сено, складывают в стога, ловят рыбу с серебряной чешуёй... Как же это далеко!

Я бежал.

Я весь сосредоточился на простом беге, уже не обращая внимания на рвущиеся снаряды и рикошетящие пули. На тот момент не было важнее дела во всём мире, чем это простое действие: держать ритм, следить за дыханием, смотреть под ноги. Об ошибке не думать. Не думать, о том, что можешь споткнуться. Думать о том, что будет если... Думать — верная смерть. Лучше вообще не думать. Только бежать.

Бежать.

Бежать.

Бежать.

И жить, пока бежишь.