Пошел грязный молодец счастья искать. Не то, чтобы оно ему надо было, просто не знал, куда еще удаль свою молодецкую приложить. Вот и решил он стандартным маршрутом книжным — за тридевять земель податься. В легендах древних говорилось, что там счастье точно водится. Шел он по лесам непролазным, по горам высоченным, комариков кормил в болотах бескрайних, ковыль-бурьян в поле чистом топтал. Не одни лапотки сносил, да не одну жену поменял. От многих старцев в леса к зверью убегал, гусляров да скоморохов посохом дорожным вылечивал. Бересту водицею ледяной запивал. Волос смоляной дождями проливными вымылся, солнцем рыжим покрасился. В пыли дорожной птичку-невеличку раненую нашел. Посмотрел на нее, да в траве и спрятал — поправляйся, радуй пеньем-трелями всё вокруг. Сам дальше пошел, за счастьем. Долго шел — состарился. Пришел когда, глядь, а счастье то былинное-скоморошечье на дубу высоченном в ларце чугунном на цепях ветром покачивается. Уронил тогда ларец этот на землю сырую, на камни-валуны необхватные. Разбился ларец, из него журавль вылетел. Вскинул лук, пустил стрелу быструю. Догнала каленая журавушку. Достал молодец яичко кукушкино, журавлем вместо камешка проглоченное. Разбил его — глядь игла там. Похоронил путник птаху невинную, сам рядом сел иглу острую осматривать. Приладил ее к баяну — закружилось все от звуков бесовских. Вьюга началась, снегом лес занесло. Холодно стало, руки трясутся, сил не хватает меха растянуть заново. Уронил баян на земь белую. Не кончается все вьюга та, зверем диким завывает пуще прежнего. Хотел молодец инструмент подобрать да из снега достать — иголка в руку впилась до ярости. Сломал тогда он иголку коченелыми пальцами, да и бросил насколько силы хватило. В снег обломки упали, быстро вьюга их спрятала. Только напрасно было.