Костя Талмуденко вышел на балкон своей однокомнатной квартиры. Ненавистное солнце закатывалось, длинные тени бежали по земле. Он жил на десятом этаже сильно покосившегося дома...

Костя был подтянутым молодым человеком с веселой лысиной. Его волосы кучерявились только над ушами и в центре лба. Он заканчивал университет, подолгу ходил небритым и очень любил кушать. Начитавшись книг, за бутылкой водки, кричал: "Я жить хочу, жить!", чем пугал непривычных к таким желаниям случайных первокурсниц. Учебы он давно не замечал, но выполнял все задания хорошо, как-то автоматически. Другие проблемы волновали его.

Костя приехал в Донецк и смог хорошо устроиться на окраине, в доме под снос. Дом кренился как пизанская башня, но в ЖЭКе считали это временным явлением. А смертные и прочие обитатели дома старались не заглядывать в будущее. Старушка Ильинишна, снизу, выла от радости и билась в потолок. У нее водилась целая стая кошек. Тем и питалась. Сосед, мохнатый дед Лексей, то ли колдун, то ли сантехник, наведывался к нему. Крутил краны, осматривал бачок изнутри, с загадочной улыбкой, мяукал, говорил: "Все будет, все будет...", сидел на кухне и пил чай.

Иногда, забираясь на крышу, Костя подходил к краю, нависшему над тоскливой землей с ржавыми детскими горками. Тогда он чувствовал, что Кто-то наблюдает за ним. И этот Кто-то находится очень далеко, неописуемо человеческими понятиями. И в то же время близко, один шаг. Или два. Костя искал Наблюдателя внутри себя. Не нашел. Потом неделю пил водку, оплакивая солипсизм. Со временем, Костя стал чувствовать Взгляд не только на крыше. Из телевизора, из стакана, из людских глаз.

До полового созревания Костя рос нормальным человеческим детенышем. Ну, пел во сне, ну общался с инвалидами. С кем не бывает? Вопросы начались, когда у него подрос член. Его член зажил самостоятельной жизнью. Вдруг вскакивал. За столом, с лобзиком в руках, на уроке алгебры, на рыбалке. И о девках Костя не думал. Папаша ругал онанизмом, мать же, как будто верила в него.

— Хай, время пройде, сникнет, — шептала мать и крестила член.

Знакомый ветеринар посоветовал не горячиться. Очень любил Костя инвалидов послушать. Они собирались, бередили память. Такие душевные ребята, заботливые. Безрукому стакан поднесут, напоят, закусить дадут. Струйки водяры текут по подбородку, а глаза благодарные, полузакрытые. Безногий, безухий инвалид — полено с руками — брал гармонь. Дикими голосами хрипели страшные песни про войну. И такая легкость, такое счастие захватывало, как в потаенной чаще среди деревьев и запахов. Увидев холмик на шортиках двенадцатилетнего Кости, инвалиды сильно оскорбились и хотели ему даже ноги сломать. Но гармонист не дал.

Местный шаман долго хохотал и сплясал боевой танец, неожиданно рассвирепел: "Так надо!" Костя приматывал член к ноге, к животу, ходил в отцовых штанах, колодязьной водой мучил. И все чаще замечал, что если дышать животом, а не грудью, то с членом совладать можно. Дыша животом, легче расслаблять мышцы и пресекать всякие попытки вконец обнаглевшего члена.

— Сник, — улыбнулась мать.

С тех пор Костя задышал животом.

В безмятежном городе Костя стремился к общению. За столом, на лавочке, в подъезде вывалить наболевшее, послушать, покивать. Человеческие отношения, мысли. Все ему было ново и привлекательно.

Женщинами он не интересовался, женщины интересовались им. Всегда расслабленный, Костя мог оттягивать эякуляцию сколь угодно. Восторженные бабы хвалились друг дружке и вскоре квартирка на десятом этаже стала местом паломничества. Женщины кормили его, он принимал это как должное. Но когда, одна предложила сменить жилье, не понял:

— Зачем это?

Он елозил своим дурацким членом в бесчисленных женщинах и не ощущал постоянно горячего Взгляда. Неужели член и есть Тот? Тем не менее, отрезать его не решался. Все же боязно, без члена-то.

Ассистентка с кафедры взахлеб рассказывала про тантрический секс. Один глаз у нее при этом становился абсолютно мистическим, второй как был — глупым. Костя ничего не понял, нервно спросил ее:

— Ты кто? Кто ты? — И убежал.

Между тем нарастала уверенность, что Взгляд — женский. Чуть-чуть ошалевший, потрясенный немыслимой красотой и силой. Это льстило Косте. Он закапризничал, не пускал баб на порог. Давал рассматривать себя. Усиливающийся жар, идущий от Взгляда испугал его. Обширный страх парализовал волю, ум. Костя стал хмурым, молчаливым, но капризы оставил. Уступил трудящимся.

Однажды шел Костя ранней весной по улице. На город упал туман. Густой, вязкий. Туман сочился с двух концов города. Но не сомкнулся, образовав коридор с частицей неба вверху. По этому коридору и шел Костя, не удивляясь причудливой игре высших сил. Показалась трамвайная остановка — скамеечка с навесом от дождя.

"Сяду-ка я на трамвай, — подумал Костя. — Мало ли что..."

В тумане мог водиться кто угодно. Не из живых конечно, а так.

На остановке чего-то ждала женщина. Именно чего-то. Но чего-то живого, по-своему живого, неодушевленного.

Рельсы проступали из одного тумана, голубого, в другой, с розовыми тенями.

Она была одета в темненькое платье, белый прозрачный шарфик держала в руках. "Ленточка тумана..."

Приближался трамвай. Позвякивал, покряхтывал. Свет фар резал туман. Красный огурец, больше похожий на гроб, остановился. Внутри никого не было. Дверки разъехались. Костя оглянулся на женщину и залез в трамвай. Успел подумать, что холодно ведь бабе в одном платье, как трамвай нырнул в туман.

Кондуктор, литая тетка, держась за спинки кресел, пропела:

— Кто вошел, оплачиваем проезд.

Картина за окном не менялась и если бы не легкая тряска — звук пропал! — не купил бы билетик. За что?! Костя ссыпал монетки в лопатообразную ладонь и поднял голову. Кондуктор, литая мощная тетка, уставилась на него без глаз. Он понял, смотрит, но без глаз. Рот, нос, морщины, даже брови, а на месте глаз — пустое место. Хотел закричать, остолбенел. Взял билетик.

— Ага, — тихо сказал Костя, для верности. "Глаза у нее есть, показывать не хочет". От мыслей таких приободрился сразу, хихикнул ужасу. Но воспринимать реальность теперь отказывался.

Сошел через одну. Та же остановка, та же женщина.

— Не нагулялся ишо, Костяньтин? — Качнула головой женщина, туман медленно рассеивался.

Дед Лексей принес крысу. Подвесил за хвост на ручку холодильника. Живая крыса норовила укусить Костю за руку. В непонятном состоянии он открывал пустой холодильник, созерцал грязные полочки.

— И я такой же, — скучно говорил Костя и плакал.

Крыса раскачивалась, раскачивалась и сдохла. Он все понял.

Стоял на коленях и дышал грудью. Едва не задохнулся с непривычки, а потом втянулся и запыхтел как паровоз.

Вовсю развернулся член. И что совсем дико, начал расти. Увеличивался как в длине, так и в диаметре. Костя упал в спасительный обморок, не помогло. Пришел в себя и обнаружил член закрутившимся вокруг ноги.

На вторые сутки член тянулся уже через всю комнату и выглядывал на балкон.

"Топор мне!", — пронеслось в голове, но самостоятельно выбраться из квартиры не удалось. Костя заплакал.

И тут произошло нечто. Член стал возбуждаться. В панике вышел Костя на балкон, выскочил. Схватился за перила, его член вздрагивал навесу и продолжал расти. Старушка Ильинишна остервенело билась в потолок. Улюлюкали девки в беседке.

Костя хохотал. Страх Неведомого ушел, осталась радость. Хохот рвался из него как из чайника.

— Вот я какой! — Перед членом расступались облака, а Костя хохотал все громче и громче. Хохот бурной рекой лился над землей.

Его член вспорол атмосферу, девственную плеву планеты.

Две сущности, Федя и Паша, пролетали мимо. В вялой беседе они увидели член.

— Присядем, — сказал Паша. Их разговор длился не один ад. Присели.

— Бог есть! Да, да, я убеждаюсь в этом каждый миг. Бог есть, — резво говорил Федя. — Взять хотя бы нас с вами. Не являемся ли мы доказательствами, результатом Его творчества?

— Ой ли? — Вопрос пованивал иронией.

— А кто же... — Федя перешел на удобный для него способ общения. Звучало это, как попытка глухонемого ветерана сказать что-либо. Звон медалей, хрип, стон, чавканье, метеоризм, икота, шелест срываемой упаковки диабетических вафель, постукивание костыля.

— Я — это Я! И нечего тут демагогию разводить. Признайте, наконец... — кашлянул вдруг Паша. — Будьте честны хотя бы перед собой.

Федя ответил ему эхом: "Ой-ой-ой", дескать, лицемерие оставьте.

— Вы то, вы то?

Раздался скрип и прорвалось: "...мстительный вы наш!"

— Сам ты тормоз! — Паша лягнул Федю. Две сущности в ненависти упали с края члена в Бездну.

Галактический член, вселенский. Из Небытия на него двигалось огромное влагалище. Нет, огромная замочная скважина с очертаниями влагалища. Или все-таки?

В любви рождалась новая Вселенная, в сладостных муках наслаждения.

Бразильский писатель Пауло Коэльо сидел на набережной в кафе. Он пил кофе вприкуску и читал свежую газету. Пятибалльное землетрясение в восточных районах Китая унесло жизни более семи тысяч человек. Карнавальная процессия шествовала вдоль моря. Ряженые девушки и парни отплясывали самбу. Гитарист в наряде Сатаны божественно играл на кавакиньо. Пауло свернул газету, допил кофе и подумал: "Завязываю с писательством".