Новая кожа вырастала долго и больно. Новое сердце было устойчиво к укусам пупсов, хотя еще не привыкло к узкой грудной клетке Мии: оно испуганно стучалось в новом месте, заставляя девушку то краснеть, то бледнеть, оно уже не боялось розовых чудовищ, но еще очень остро реагировало на каждое прикосновение.

Так, прикрывая новое сердце руками, Миа шла дальше по стене, пока не встретила людей в длинных хитонах серебристо-серого цвета. Их лица были обращены к говорившему. Он рассказывал о том, что сам видел этот Остров, что его ноги ступали на теплый песок, что вдоль берега там лежат огромные раковины с жемчугом, что пальмы дарят прохладу и сочные плоды. В глазах слушателей, а это были мужчины и женщины, старики и дети, отражались яркие краски нарисованного оазиса.

— Мама, мы поплывем на Остров? — спросил мальчик и сморщил нос в крупных коричневых веснушках

— Конечно, сынок, конечно...

— И дедушка с бабушкой тоже?

— И они тоже...

— А у них хватит сил?

— Конечно, сынок, конечно, — это уже сказал проповедник, положив большую ладонь на выгоревшие вихры мальчишки. — Они ведь верят в Остров, как ты!

Миа подумала, что она тоже может поплыть с этими людьми, в светлых одеждах к Острову.

А еще Миа подумала, что нужно пойти обратно: чтобы научить рыбака удить сетью, чтобы показать женщине в зеркале ее красивую прическу и заставить ее обернуться назад, чтобы вернуть старику амулет.

Но ее новое сердце просило идти дальше. Миа прислушалась к его желанию. Она не боялась мира вокруг, она сама стала этим миром.

Конечно, он найдет завещание мамы в секретере, но это будет после.

А сейчас, после кладбища он сперва пьет, не закусывая, не чувствуя ни вкуса, ни опьянения. Сидит на их ванильно-молочной кухне с ящиками из-под рассады. Смотрит на пустой угол между оконной рамой и стеной. Он ждет, ждет, что кто-то зайдет, скажет, поможет, явит, черт его подери — чудо! Ведь нельзя же, блядь! нельзя без чуда! Слышите! Он требует немедленного воскрешения, стуча бледными костяшками по столу. Немедленного!

А потом он спит на софе в большой комнате, рука свешивается на пол.

Ему снится синий сон, с теплыми волнами, как будто он еще плод в мамином животе, а мама катается в Ялте на качели: вверх — вниз, к небу — к морю. Рядом ветер расчесывает кипарисы, рядом стены "Ласточкиного гнезда", а он в маме, а мама жива и ее лицо тоже окунается попеременно то в размытую солнцем и облаками лазурь, то в широкую и щедрую синь, с серебристыми солнечными бликами.

Что это? Что это блестит там, на воде? Это брюшки всплывших рыбин? Спины тех, кто ищет Остров? Это парус, который ждет Ассоль? Или это просто дельфины...

Он поймет это завтра, когда проснется чтобы прислушаться к своему сердцу.

А пока он спит и ему снится то небо, то море. По кругу.