Rambler's Top100
из "Богов Иторы"
 


Сколько лет минуло с тех пор, когда жизнь кипела здесь ключом? Сколько кругов возводились эти храмы, чтобы теперь пустовать в небрежении на потеху сырому южному ветру? Сколько жизней растрачено впустую — во зле ли, в добрых мыслях — не важно. Кости былых строителей и воевод Царства упокоены навеки, из-за смертной грани нелегко скорбеть о несбывшемся, ещё труднее — искать тому виноватых. Под жгучими небесами царицы Кзарры пылилось, зарастало потихоньку колючкой новое Царство. Царство пыльных дорог под сенью Лазурных гор, по-над берегом Западного океана.

Дороги остались, куда им деваться. Крепкий серый камень подобно морщинам старости исходил-пересёк многоликую Итору на сотни лиг. Тонкая вязь выложенных камнем путеводных нитей казалась древними письменами, скрывающими тайну былых устремлений человеческого духа. Да вот только пред высотой Лазурных гор да пред синевой Западного океана та древность была юностью, а старость — наивной усталостью ребёнка, только-только сделавшего свои первые шаги. Великая Итора смотрела на своих детей, оставивших былую игрушку на поругание дождям, а сама, верно, смеялась взахлёб. Пройдёт время, как тот путник, вышедший на дорогу по неведомым своим надобностям, и снова вернётся кипучая жизнь в эти земли.

Время наше малое, время золотое — течёт себе потихоньку сквозь пальцы сухим песком, а потом вдруг ринется водопадом на головы страждущих, да и унесёт их всех, неразумных да слабых, в такие неведомые дали, что отсюда и не видать.

Пока же, глядите, греются на солнце пыльные камни, провожают путника пустыми глазницами дворцы, теребит его залатанный плащ ветер. Но путник не обращает на эти знаки внимания, ему было дано предостаточно времени привыкнуть к тому интересу по отношению к собственной персоне. Имей своей дороге цель, и не думай о тщетном. Впрочем, и цели тоже может не быть. Тогда просто иди, пока не увидишь чего интересного. Или не встретишь старого знакомца.

За долгие годы странствий не наскучили путнику сырые холодные ночи, не примелькались безымянные рыбацкие посёлки да мелкие, едва выбирающиеся из нищеты фермы, хотя в том же Царстве по нынешним временам такого добра было в достатке. Не был путник, однако, и сыскателем старых богатств, уцелевших в горниле не позабытого ещё Нашествия — старые поместья с провалившимися крышами он подобру-поздорову обходил стороной, продолжая день за днём упорно держать путь на юг, где и людей-то, поди, встреть.

По собственной ли воле шёл путник, по чьей ли то чужой.

Спешил ли, или втайне желал оставить эту дорогу.

Устал ли в пути, полон ли был ещё сил.

Увидев на несчитанное уже утро вдали навеки потухший портовый маяк города Сонтиса, путник вздохнул с облегчением. И поспешил вперёд, будто опасался, что долгожданное окажется лишь дурным мороком, насмешкою над обезумевшим его сознанием. Торопись, путник, торопись, где-то тебя ждут...

Вот раскинулись по побережью раскалённые причалы порта, они знавали куда лучшие времена. Сколько сотен кораблей некогда тёрлись здесь друг о друга как сельди в бочке. И тут же — бесконечные ряды приземистых складов, дырявых крыш старого рынка, и чуть поодаль — непременные навесы невольничьих помостов, куда уж без них в старом добром Сонтисе да под сенью изрядно покосившихся храмов — Всемилостивой Истраты и Ксера Всемогущего. Где она, милость? Где оно, могущество?

Путник качает горестно головой, вторя привычным своим мыслям. Осыпалась позолота, разбежались служки, побитые палками-камнями, да и чем потяжелее. Где же бастионы хвалёного несокрушимого Флота Царства Белого и Алого? Руинами в пыли. Где корабли? Остовами на дне. Путник уже видал такое, да и собственные труды, увы, разве радовали его иным своим результатом?

Вот, смотри, соорудил себе хижину сирый рыбачок, верно, из иронцев, этим промеж иных достанет утлой лодчонки да дырявого перемёта, чтобы быть счастливу. Потомок рабов, никогда в жизни, должно быть, не задумывался о тщетности своего бытия. Он был чудесно свободен и тем — воистину блажен. Так завещал ему отец. Так он завещает своим детям. Путник так не мог, иначе какой из него путник, хотя, временами, очень хотел.

Медленно бредётся тропинка к Верхнему Сонтису. Туда, где самое запустение, где со времён Нашествия даже одичалая собака порой боится показаться, где сама палимая Кзаррой земля навеки пропиталась копотью пожарищ да стылою кровью. Что потерял путник в этом забытом Богами месте? Или — кого?

Пылит под ногами каменистый подъём, шумит в ушах ветер. Бредёт путник, не оглядывается.

— Эй!..

Старая, покосившаяся вилла, если и выделяется чем — так только на окружающем фоне полного запустения. Вьётся слабый дымок над крышей, скрипят древние ставни. И женский голос из-за ставен. Сухой, как эта пыль, скрежещущий.

— Эй!

— Приветствую вас, хозяюшка. Не дашь ли попить страннику с дороги?

Тишина. Словно там, в тёмных глазницах старого дома кто-то невидимый отсюда нервно жуёт губами, не зная, что ещё сказать кроме хриплого «эй!» Вспоминая, что ли.

— А кто ты такой, оборванец, чтобы тебя угощать? Мне воды и самой мало!

Странник тяжело опёрся на свою палку, огляделся. О сварливом характере старухи ему говорили. «Старуха»... сам-то, молодец что ли?

— Выйди хоть на свет, хозяюшка, не обидь честного человека. Была б моя на то воля, не стал бы тебя тревожить. Так ведь и нет вокруг никого, дорогу спросить, отдохнуть хоть.

Хозяйка старой виллы вышла не сразу, с опаской оглядываясь и зябко (на такой жаре-то!) кутая плечи в грязно-серую, под цвет рассохшегося дерева, дырявую шаль. Губы, однако, опаски не выдавали, были холодно поджаты в ниточку. Хозяйка была босой, и спутанные седые её волосы мотались за спиной на беспокойном ветру.

— ...никого нету ему... тут она, тут... никого не было бы, так я б давно отсюда... а как же дом, как вещи...

Старуха пробормотала ещё пару невнятных фраз, морщась или вдруг неприятно скалясь.

— Так мне что же, идти своей дорогой?

— ...дорогой... куда ж ты пойдёшь... такая жара на улице...

Поманив путника рукой, хозяйка повернула обратно, бормоча и бормоча себе под нос. Путнику, впрочем, того и было довольно.

— Как же тебя звать, хозяюшка?

Один острый мышиный взгляд-укус из тени нависшей над прокалённой мостовой стены. И слово-кашель:

— Лиона.

Входя в дом, путник вдруг отчётливо ощутил на своей спине жёсткий колючий взгляд. Куда той Кзарре до гнева этих глаз. Тюремщица зорко следила за своей добычей, за своим проклятием.

Кто-то сказал — старые повинности несут Иторе мудрость, смывая с её лица следы грядущих бед.

И снять с себя этот груз можно лишь по Её собственной непреклонной воле.

КиноКадр | Баннермейкер | «Переписка» | «Вечность» | wallpaper

Designed by CAG'2001-06
CP 2006
©opyright by Сон Разума 1999-2003.
All rights reserved.
обновлено 29/10/2006
отписать материалец Мулю
  SpyLOG
За материалы сервера администрация сервера ответственности не несёт, любые преднамеренные или непреднамеренные аналогии с реально существующими людьми по поводу написанного здесь должно признать коллективным бредом автора и читателя, за что считать их обоих организованной группировкой с насильственным отбыванием принудительного лечения в психиатрическом заведении по месту жительства.
Все материалы являются собственностью их авторов, любая перепечатка или иное использование разрешается только после письменного уведомления. Любое коммерческое использование - только с разрешения автора.