Страшноказания Марии-прелестницы, во месяце девятом без пяти минут. Кабы я там был.

Рассупонилось солнышко-красный свет, разъелдыкнулись егойные лучики по миру, заиграли росу меж еловых лап, пощекотали траву-мураву, да и за Митрофана принялись.

Не лежится ему, не спится. Ой, ему малым-мало спалось, о-ой... Не сморить сну богатырскому его богатырских сил, тормошит что-то, тревожит, пробуждает восстать с одра. Али не пужает гнев ратоборца? Али не страшит вздымающаяся в беспокойстве грудь? Эх!

Сдвинулся камень, истёк горькими слезами, распался охряной крошкой, взлетел под небеса невесомой пылью. Да и растаял под лучами восставшего солнца. Открылись очи карие, проморгались, удивились. Где? Что?

Стоит пред Митрофаном девица-краса, длинная коса. Туфелькой стеснительно в камешке ковыряет, сарафан нашенский ладошкой теребит. Взгляд скромный — долу. И вся из себя такая приглядна-приветлива! Кто ж будет такая?

Марья-искусница? Не скажи — от нитяной пыли весь сказочный город Иванов красноглазым ходит. Елена Прекрасная, так тоже нет, та за моря жеж за моря улетела ещё коих лет тому назад, сказывают, к самому Чучмек-паше в гаремиё. Василиса Премудрая? Не смешите мои тапочки, Василиска хоть и шустра девка, дык толста и прыщава. Той бы рожей своей заняться, а не хфелософию штудировать.

Впрочем, что говорить, гляньте, всем парням невеста хороша стоит. И талией гибка, и взгляд хитёр, боек — умищща в ём, ну просто завались. Редкая птица, ай, редкая! Хватай-бери, Митрофанушка!

— Али я уснул, променад совершающи? Али запутал меня леший-проказник? Где я, красавица-умница?

Снова стрельнула глазищами, да и вцепилась в косу длинную, хитро заплетённую.

— Али ты не помнишь, Митрофанушка?

— Чего же я не помню, девонька-душа?

—  Да как с чудищем-уюдищем силушкой боролся. Как сюда шёл, лес поганый в пыль развеваючи? Да кто послал тебя у путь дальний, у дороженьку?

Нахмурился Митрофан, глядь, подле него замерло посередь травы буркало косоглазое да косолапое — каменный змей. Али детям малым в упужание состоит? Непонятственно, трава сияет, птицы-перепёлки так и порскают, красота! Откуда такие страшилища...

Завозились мысли, видения памятные в уму побежали... Повернулся Митрофан, аки волк загнанный — вот тут стояли насмерть, вот тут в рукопашную ходили, вот здесь штандарт боевой-продырявленный трепетал на дымном ветру. Было ли, не было? Нет и следа, только истукан окаянный... да пузырёк мутноватого стекла под ногами. Подобрал, принюхался — аж покачнуло богатыря. Живая водица, волшебная слеза самого Времени-Солнцеворота. Вот что такое...

— Ай, девица, что ж ты на меня-дурака столь ценное сокровище разнотратила? Али самой век не мерян?

— Мерян-не мерян, все года при мне. Солнышко светит, радуется. Чем мне не счастье? А потрата та невелика — кто ж тебя сподобился оставить одного, неразумного? Я. Мне и ответ держать, коли не сумею помочь. Вон и землица родная воспряла, экологию-то поправивши!

Глядит Митрофан на девичью улыбку, сам улыбается. Вспомнил, дурында, вспомнил!

— Так это что ли ты птица-небылица будешь? Ай, преобразилась, не узнать! Ой, да что же ты... что же ты плачешь, дурёха, страшное-то всё уже позади будет, радоваться надобно!

— Век бы мне с тобой не расставаться, с обормотом... век бы вековать...

Обнялись оне, расцеловалися. Пир бы пировать, но и дела ещё не доделаны!

— Помнишь, про Яйцо-то? Про подарок всем на свете?

— Как не помнить! Неужто можно забыть?

— Хочешь на яблоньку взглянуть волшебную, что вражина сторожил?

— Как есть, хочу, Марфунька!..

Только эхо в горах заметалось от покрика богатырского.

Только зайцы шарахнулись по кустам.

Идёт-бредёт Митрофан со своею Марфутою!!!