Он подвел её к экрану внешнего обзора, за которым медленно проплывала пелена сверкающих на солнце облаков, и тихо спросил:

- Миа, ты сможешь полюбить и этот мир?

Его всегда поражал ее голос, он был очень тихим, слабым, но, вместе с тем, в нем чувствовалась сила. Так выглядит лесное озеро - спокойное, гладкое, но не подступиться к нему, не приблизиться к долгожданному единению. Простому человеку не дано ничего более, чем просто на секунду поколебать его поверхность. И никто никогда не знает, сколько тел погребено под этим зеркалом, какие демоны живут в его глубине. Даже чтобы только расслышать его дыхание, нужно иметь столько терпения, сколько можно накопить только за всю свою жизнь. И такие слова:

- А ты, Миа, любишь этот мир?

- Да, конечно, Миа, я люблю его, как ничто другое.

- Ты во Тьму подался, чтобы искать такие же миры? Миа, я права?

Поражает. Она всегда его поражает...

- Да, Миа, ты права, только это для меня - счастье. Я ищу миры.

- Но ты истинно радуешься только тогда, когда эти миры становятся подобием твоего. Ты делаешь это.

- Да. Только это настоящее счастье - когда кто-то начинает любить мой мир настолько, что решает переделать свой. Ты согласна со мной?

В его голосе металл. Вопрос серьезен, они должны выяснить это раз и навсегда.

- Я верю тебе, Миа. Ты не наносишь боли.

- Миа.

Ох, если бы он сам был в этом настолько уверен:

- Так ты сможешь полюбить этот мир?

- Я попробую.

Ох...

- Я обязательно попробую.

«Хорошо, я постараюсь. Вообще, мне до сих пор кажется странным, что можно доверять свои мысли этому белому листку. Никогда не задумывалась об этом, хотя... мне нравится, как эти закорючки ложатся ровными рядами, впитывая в себя слова и образы, едва родившиеся в моей голове. Ищущий сказал: «Это поможет. Тебе нетрудно будет научиться». Я ему поверила. Он хороший, ему нельзя не верить. А научиться... до сих пор, всматриваясь в закорючки, я удивляюсь тому, что кто-то такое придумал. Странно и немыслимо, ужасно запутанно. У нас такое никогда... Впрочем, выучиться было нетрудно. Но осмыслить...

Итак, сегодня с утра я сделала первый самостоятельный шаг в новом мире. С тех пор, как корабль Ищущего пересек вместе со мной Тьму-Меж-Миров, прошло целых три недели, но все это время я провела в большом доме, сплошь залитом ярким светом, льющимся через огромные хрустально-прозрачные окна. Ищущий сказал, что я должна немного подождать, пока этот мир будет достаточно безопасен для меня. Я не знаю, что он имел в виду, я ему уже объясняла, что здесь мне ничего не может повредить, но он все-таки настоял на своем.

Три недели... Все что меня окружает, непременно производит на меня странное впечатление. Я еще ни разу не видела уголка, где царил бы полумрак, безжизненная серость - везде сияние радостного света, что ночью, что днем. И повсюду гирлянды живых цветов, испускающих нежные сладковатые ароматы, и даже здесь, в доме, повсюду снуют маленькие разноцветные и совершенно беззлобные на вид пчёлки...

У меня некоторое время было, правда, подозрение, что в подобной нарочитости есть немалая доля старания Ищущего, но хорошо, все-таки, что я так и не высказала ему то, что хотела, о напрасности столь больших затрат времени. Просто в один прекрасный вечер я увидела нечто, коренным образом изменившее мое отношение ко всему, что я ранее видела в этом мире. Поразившее меня до глубины души. В тёмном небе горели Четыре Звезды, их мягкий разноцветный свет сливался на листве окружающего дом сада в неуловимое серебристое сияние, создававшее неповторимый ореол благодати, словно бы разлитой в воздухе.

Там, за окном, царила та самая, детская и неподдельная радость жизни, которую я видела здесь во всем. Такое невозможно подделать, инсценировать. Таким живут.

В тот самый миг я даже, показалось, почувствовала прохладный легкий аромат дремлющей в ночи листвы... Жаль, что нельзя было распахнуть окно.

После того я стала по-другому относился к этому миру - более открыто, что ли, допуская ближе к сердцу. В какой-то мере меня это и подготовило к событиям сегодняшнего дня. Раскинувшееся надо мной прекрасное бирюзовое небо, легкий ветерок, шелест листвы: все это, несмотря на мое длительное затворничество, теперь казалось вполне естественной частью картины бытия. Чуть зеленоватые, лучи местного солнца мне боле не покажутся чужими, я уже просто не помню, какими они были дома.

Делая первые шаги по изумрудной траве, я обернулась на темневшую рядом со мной фигуру Ищущего и спросила: «Можно, я пойду босиком?» Он склонился с высоты своего огромного роста, такой нескладный в своем извечном плаще - я почувствовала, как на моей щеке погас солнечный зайчик - заглянул мне в глаза и улыбнулся: «Конечно!»

Вот так, ощущая ступнями легкое щекотание шелковистой травы, я и прошла заветные тридцать метров до дома, где жила семья Ищущего.

Они встретили меня как свою, будто я была им знакома долгие-долгие годы. Никакой неуверенности оттого, что ты чувствуешь себя чужой, дискомфорта, зажатости, были улыбки открытые лица и спокойная, ненавязчивая забота. Эти люди очень подходили своему миру, только среди этого света и тепла подобная покойность, доброта и одухотворенность лиц может быть естественной, не наигранной, настоящей. Я отмечаю все новые детали этого собирательного образа, а мысли мои все несутся... Движения этих людей свободны, но не расхлябаны, их жесты мягки, но вместе с тем четки и уверенны. Их одежда, вопреки ожиданию, кажется тенью посреди царящего в этом мире вечного праздника. А уж глаза... Они произвели на меня невероятное впечатление. Эти широко открытые Вселенной озера таили в себе огромную силу воли, великолепную четкость внутренней организации, глубину мысли и спокойствие. Абсолютное спокойствие и уверенность в себе. Такое может быть основано лишь на невероятном знании, настолько глубоком, что внешне оно начинало быть похожим на истинную, глубочайшую Веру. Я поражена.

Мое решение побыстрее откланяться было правильным от начала до конца - мне нужно так много всего понять прежде чем... От приглашения на обед я, гранича уже с величайшей невежливостью, тоже отказалась. Вернувшись побыстрее в дом Ищущего, я заперлась в своей комнате, просидев в уединении почти до самого вечера, размышляя на самые невероятные темы. Когда Ищущий вернулся, я вышла к нему и напомнила, как он обещал научить меня записывать мысли. Дело в том, что я еще в корабле застала Ищущего за странным занятием - он сидел за пультом и, держа на коленях пачку белых листков, водил по ним черным стержнем, оставлявшим за собой закорючки и черточки, составлявшие вместе странный, ни на что не похожий узор. «Что это?» - спросила я. «Это мои мысли». «Как странно...» - сказала я. Мы так не делаем, мы... И тогда Ищущий обещал мне объяснить это искусство.

Таким образом и возник мой дневник. Так это назвал он. Наверное, тут дело в некотором постоянстве этого занятия, а так же той длительности, которую у меня занимает процесс письма. Иначе почему эти строчки получаются такие выдержанные, спокойные, такие строгие и логичные, совсем не соответствующие тому мятущемуся потоку, что бушует у меня в голове. Я словно погружаюсь в медитативный транс, склоняясь над белым листком.

Быть может, Ищущий действительно прав, и этот дневник мне помогает разобраться в хаосе, с недавних пор поселившемся у меня в голове?..

Сейчас я сложу листки в ящик стола, что стоит в соседней комнате, и пойду в его кабинет. Быть может, я его застану».

Я сидел за столом, помешивая щепочкой в высоком бокале, серебрящемся трёхслойной амальгамой коктейля. Оттого луч солнца, каким-то невероятным образом пробравшийся сквозь густые заросли над нашими головами, начал ослепительным угольком скакать по нашим лицам, мелькая разноцветными бликами то в полумраке дальней веранды, то снова улетая на свободу в распахнутое окно. Склонённая к самому бокалу голова не позволяла мне видеть обращённых ко мне лиц, однако меня не могли обмануть кажущееся спокойствие и расслабленность послеобеденного отдыха, я слишком хорошо знал своих родных чтобы не сомневаться на их счёт.

И вот:

- Я всё не возьму в толк...

Никак не реагируя, я продолжал своё неторопливое занятие, пусть Софи высказывается, сколько её душе угодно. Даже не поднимая головы я прекрасно оценил тот музыкаальный эффект, что произвело возмущённое встряхивание головой - бренчащего добра на ней всегда хватало.

- Эта девушка, кто она? Что у неё творится в душе? Господи, я даже не могу для себя решить, красива она или нет! Что об остальном говорить... И что у неё за...

- Софи.

Казалось, в этот раз незримая сила голоса матери снова усмирит страсти, разгорающиеся вокруг неё, однако этого, к сожалению, не произошло.

- «Софи»... всю жизнь так! Надо же мне ему сказать то, что я обо всём этом думаю. Не при ней же... - она запнулась, но лишь на единый миг, а потом снова: - А ты что молчишь? Ну, ответь же мне. Кто она?

Я не спеша вынул щепочку из бокала, потом одним рывком влил в себя коктейль. По телу пронеслась едва ощутимая дрожь. Только звякнув хрусталём о столешницу, я поднял голову.

- Она: а кто тебе сказал, что я знаю, кто она? Вполне может статься и так, что если бы я имел хоть малейшее об этом представление, то вы бы о ней даже и не узнали бы...

Мне показалось, или я действительно вздохнул?

- Иногда мне кажется, что я уловил какую-то нить, способную вывести меня на путь понимания, однако, как только я хоть на миг забываю её родной мир, начинаю считать её равной себе, таким же человеком... тут же всё рассыпается.

Оглядевшись, я нахмурился навстречу обращённым ко мне взглядам и добавил:

- Её душевные силы недоступны обозрению, если она взглянет с любовью тебе в глаза, ты не чувствуешь почвы под ногами, но стоит ей лишь на мгновение засомневаться, разувериться в тебе: мгновенное преображение. Она не умеет даже читать, почти как ты, Софи, - я не смог уклониться от возможности поддеть мою взбалмошную сестрицу, - однако при этом помнит наизусть столько всего, что я даже перестал этому поражаться.

Снова, в который раз. Один и тот же вопрос.

- Я привёз её, но у меня не стоит спрашивать, что она такое. Я этого не знаю, и вряд ли вообще когда-нибудь узнаю. Её мир был обнаружен недавно, странный мир, побочная ветвь развития, там всё построено на непонятных законах, он в последнее время занимает всё моё время, там я и встретил её.

И замолчал. Как дать им понять?

- Но, почему она оказалась здесь?

Мама, пожалуй, была одной из тех немногих, кто мог заставить меня говорить то, чего мне говорить не хотелось.

- Она попала в очень большую беду, я не мог не помочь ей. Она пока будет жить в моём доме, и я вас прошу, сделайте так, чтобы она ни в коем случае не пожалела о том весьма сложном выборе, что она сделала.

Во взглядах, направленных в мою сторону, отнюдь не убавилось неуместного любопытства. Жаль. Сколько бы ни было житейского сострадания в моих родных, нельзя обольщаться относительно той степени такта и самоотверженности, настолько необходимой сейчас, которую они могли бы продемонстрировать. Мы так далеки от её мира... остаётся надеяться только на то, что она сможет принять и это, как приняла до того многое другое. Ей, и правда, придётся привыкать.

Покидая веранду, я одним резким движением грохнул опустевший бокал о стол, лишь за мгновение до того придержав руку, так что тот остался стоять в целости и сохранности, лишь столешница чуть дрогнула, жалобно звякнув хрусталём о стекло. Захлопнув за собой дверь, я с силой выдохнул застоявшийся в лёгких воздух. Ох...

Отчего так всегда выходит, только совершишь нечто хоть сколько-нибудь расходящееся с инструкциями, пусть оно хоть сто раз отвечает твоим собственным моральным нормам или логическим построениям, сразу со всех сторон на тебя начинает сыпаться... Одна только боль в голове: «слушай инструкции, не дураками писались, за каждой строчкой там - страдание и горе тысяч и миллионов человеческих существ». Муками и смертью отдавало эхо этих слов, однако, видит Галактика, главным было не постоянное напоминание о треклятых директивах-предписаниях... я тривиально боялся за маленькую, невероятно добрую и умную девочку, что, видел я сквозь все барьеры непонимания, всё ещё продолжала дрожать от боли и ярости.

Сколько же должно пройти времени, чтобы даже эти чудовищные сотни парсек излечили её, убедили раз и навсегда забыть жестокость и бездушие, в один проклятый момент посетившее её родную планету? В силе её воли я не сомневался ни секунды, да только... Неясное чувство тоски, что чудилось мне в её тихой речи, мешало мне уверовать наконец в благополучный исход, и это порождало во мне стойкое желание сделать ещё хоть что-нибудь, лишь бы позабытая уж улыбка вновь расцвела на её губах. Всё напрасно...

Софи, сжимая в руке коробку плеера, вышагивала по саду. Её тело плавно двигалось, перетекая из одной позы в другую в такт музыке, существовавшей только для неё одной. Ей нравилось вот так, часами кружить меж деревьев, чувствовать себя одной-одинёшенькой наедине с бешеным ритмом, бьющимся о барабанные перепонки.

Музыка оживляла действительность, она вливалась в жилы импульсами рвущейся с привязи энергии, движения становились всё более резкими, ладони стегали нечаянно подвернувшиеся ветви, оборванные листья ещё кружились в прохладном воздухе, с вздохом встречая свою смерть, а она уже летела дальше. И билось сердце, толкая вперёд очередной глоток пропитанной адреналином крови.

Жизнь. Да, она жила этим.

Неподвижные деревья.

Спокойный воздух.

И её тело, жадно его хватающее.

Звуки оборвались, оставаясь до времени лишь воспоминаниями. Действие таблеток тоже проходило. И тут Софи заметила.

Хрупкая фигурка в тончайшем белом одеянии замерла меж деревьев. Гостья. Её привёз братец.

- Привет!

- Здравствуй... Софи?

Она кивнула в ответ на явно вопросительную информацию. Она каждый раз вот так: задумывается, прежде чем обратиться к тебе по имени. Что у неё с памятью?

Фигурка в ответ приблизилась, присела в лёгком реверансе.

- Я хотела прибрать в доме Ищущего, но там уже кто-то побывал.

- Автоматика сама всё убирает, - чуть раздражённо заверила её Софи. Ей не нравилось быть объектом наблюдения этих внимательных глаз.

- Ну, может быть, но делать мне оказалось нечего, и я решила прогуляться по саду, он у вас просто замечательный... Ой! - спохватилась она вдруг, её выражение лица тотчас приняло просительное выражение. - Я вам случайно не помешала... Софи?

Отчего она так всё время запинается на её имени?!

- Нет, не волнуйся ты так.... Всё хорошо. Ты видела, как я танцевала?

- Да, - девушка видимым для глаз усилием успокоилась, и её лицо снова засветилось привычным уже уютом. От этого Софи захотелось пощекотать её под подбородком. - Это великолепно, я никогда не видела ничего подобного. Отчего у нас такого нет? Ты словно научилась не только слушать, но даже... слышать тишину!

Софи смутилась. Удивительно. Вот уж никогда не подумала бы, что кто-то ещё способен вызвать в ней такую реакцию... удивить - вполне возможно, рассердить - всегда пожалуйста, но смутить! Мистика какая-то.

- Вот что... - Софи взяла девушку за руку и потянула за собой, стараясь скрыть мелькнувший в голосе назидательный тон. - Давай договоримся вот как... я понимаю твой интерес ко всему тому, что здесь происходит, но есть вещи, которые можно делать только спросив у... - Понимает или нет? - Просто скажи мне, если захочешь в следующий раз за мной наблюдать. Хорошо?

Умные глаза следили за ней так пристально, что казалось, будто самые потаённые мысли выбираются наружу, отряхивая попутно с себя складскую пыль... Какая чушь, и с чего бы это ей вдруг пришёл на ум тот случай! Было бы и в самом деле гнусно, если бы эти блестящие словно от невероятного внутреннего напряжения зрачки увидели её тогда... обнажённую, лежащую с перекошенным от ужаса лицом в луже остатков вчерашнего ужина, невидящими глазами всматривающаяся во что-то до мерзости знакомое, притаившееся в темноте...

Она, и правда, тогда сильно перебрала, туман эйфории быстро перерос в нестерпимое сексуальное желание, а когда сорванная нетерпеливыми рывками одежда уже клочьями разлетелась по куртинам, когда она уже была готова окончательно оторваться от этой бренной земли...

Реакция наступила внезапно и непреодолимо, её выворачивало наизнанку, даже стенать не было сил, может быть, именно поэтому никто из родных так и не узнал об этом, хотя ещё несколько дней на лице вполне сносно располагались два чёрных слезящихся провала.

Даже сейчас, столько времени спустя Софи чуть не оступилась при этом воспоминании... неужели её так выдаёт лицо? Ведь не может же незваная гостья и вправду читать мысли! Отчего она так смотрит?

Софи торопливо препроводила излишне проницательную гостью к дому братца, даже не задумываясь о нарушенном этикете. Ей срочно нужно было полечить расстроенные нервы.