— "Так мир лучше?"

— "Да".

— "Что-то с трудом верится..."

— "А ты попробуй".

Она снимает очки. Это два куска прозрачного розового пластика, охваченные тонкой чёрной полосой оправы. Удивительно-белые белки её глаз контрастируют с чёрной, как копоть, радужной оболочкой зрачка. Карина смотрит на окружающую её действительность удивлённо и испугано — трудно сразу справиться с таким непривычным буйством красок, пришедшим на смену теплому розовому туману.

Красная, агрессивная баночка Кока-Колы на столе летнего кафе в тон. Зелёная листва тихонько шепчется с кем-то невидимым. (Это симптом шизофрении.) Солнце, тонущее в по-осеннему стылой Волге, подчёркивает черноту чугунных перил набережной.

На столике летного кафе — очки.

Карина достает очередную сигарету. Я тоже хочу закурить, но никак не решаюсь разрушить образ паиньки в её мозгу. Крохотный жизненный опыт подсказывает, что лучше не ломать то, что строилось в течение лет, или нескольких дней — не имеет значения.

Очки на столике летнего кафе игриво подмигивают солнечным зайчиком. Они устроены крайне хитро: тонкие лапки плотно обхватывают голову жертвы, не давая ей вырваться; злые розовые стёклышки выхватывают из мира весь красный цвет и радуют жертву розовыми, рафинированными картиночками. Меньше всего на свете мне хочется одевать их.

Но я их одеваю.

— "Ну, как?"

— "Лево. Глаза болят".

— "Это с непривычки. Ты в них походи чуть-чуть, сразу лучше станет".

— "Да они мне и не идут вовсе", — вяло сопротивляюсь я.

Некогда кроваво-красные, банка и столик исчезли. Вместо них — белые пятна неопределённой формы. И солнце...

Кто спёр моё багровое Солнце, захлёбывающееся в мутном студне холодных волн?

— "Забери себе".

Карина надевает очки и бросает непотушенный окурок на серый асфальт.