Селя рассеянно бродила по магазинам, поглядывая время от времени на часы — еще не скоро. Она редко выходила в обеденный перерыв на улицу, и сегодня не собиралась, просто так сложилось. Очень хотелось купить хоть что-нибудь — раздавленная всегдашним предосенним безденежьем, она искала любую ерундовину, пусть и не очень нужную, но хорошо бы полезную. "Блокнотик!" — вспомнила Селя, заметив стеклянную витрину канцтоваров. Конечно, ей непременно нужен блокнотик, небольшой, чтоб легко прятался в сумке и не занимал много места, и обязательно на тугих пружинках, чтоб удобно было писать. Ручки — не проблема: в ее сумке валялось обычно с полдюжины разнообразных, а вот подходящего блокнотика не было. "Блокнотик", — Селя придумала себе цель и направилась к ее воплощению.

У витрины толпились растерянные дети и озабоченные мамы, взмыленная продавщица нервно отсчитывала тетради, яростно расписывала разноцветные шариковые ручки. "Пожалуй, не станет она возиться с моим блокнотиком", — подумала Селя и отступила. — "Но почему столько народу?". Она вышла из магазина — по-осеннему теплое желтое солнце заглянуло в глаза. Только на самом пороге осени и в самые первые ее дни бывает такое солнце: уже совсем не жаркое и отчетливо желтое; большой лохматой и очень больной собакой оно садится в ногах и смотрит с сожалением — прости, я больше не могу согреть тебя. "Ах, да... скоро в школу...", — Селя вспомнила, как любила это время в детстве, как волновало ее предвкушение встречи с привычным зданием, со старенькой партой, с двумя березами за окном кабинета физики, с крошечными отцветающими георгинками вдоль узкой дорожки у школьной ограды.

Селя любила школу. Училась она легко и чутко, учителя ее заметно отличали, несмотря даже на достаточно вздорный для классической отличницы характер. Впрочем, классической отличницей Селя не была: класса, наверное, с четвертого постоянной оценкой ее поведения было "удовлетворительно" — учителя во все времена подозрительно относятся к тем, кто выходит за рамки среднестатистичности. А она выходила — выходила смело и дерзко, с удовольствием споря и всегда аргументированно отстаивая свое нестандартное мнение. Это теперь она предпочитает молчать, лишь вздергивая скептически бровь и обозначая конец дебатов: "Да? Не думаю. Но спорить не стану".

А тогда... Чего стоила хотя бы завершившаяся только в кабинете директора дискуссия о воротничках на школьной форме! Обязательному убогому коричневому платью полагались пришиваемые еженедельно строго белые воротнички и манжеты. Селя же, не столько из эстетических соображений, сколько протестуя против всеобщей уравниловки, явилась однажды в воротничке, разукрашенном легкомысленным разноцветным горошком. Ожидаемый бешеный фурор у всех поголовно одношкольниц завершился ожидаемым же выговором у первой же училки: убрать немедленно! Но и назавтра настырный горошек украшал гордую Селину шею и тонкие запястья. Бунт попыталась погасить класснуха: она долго и с чувством убеждала Селю, что "красота должна быть внутри". Безрезультатно. Еще через день распаленная азартом Селя (в тех же злосчастных горошках) и пострадавшие стороны в лице класснухи и пары особенно вредных училок оказались в кабинете директрисы. Спокойно выслушав все обвинения в "недостойном советской школьницы" поведении, выраженном в "неприличном стремлении к украшательству", Селя невозмутимо поправила и без того безупречный во всем, кроме горошков, воротничок и произнесла небольшой спич, смысл которого так элегантно обозначил классик: "Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей". Классика, кстати, Селя тоже упомянула — в качестве главного аргумента.

Заметим между прочим, что классики помогали ей с завидной регулярностью: когда, например, новая "русичка" начала, было, называть ее Симой, ссылаясь на отсутствие в словаре уменьшительного Селя от Серафимы, она была уничтожена с помощью несравненной Рины Зеленой: такое уменьшительное от Екатерины тоже нагло отсутствовало в словарях.

Диспут в кабинете директрисы закончился полной и безоговорочной победой — против Пушкина директриса, преподающая по совместительству словесность, пойти не могла. Еще через неделю вся школа щеголяла в воротничках самых умопомрачительных форм и расцветок — невинные Селины горошки казались теперь воплощенной скромностью. Но косые взгляды училок доставались все-таки Селе — как зачинщице. А злобная Каструля, ведущая смешной предмет "домоводство", даже вкатила ей четверку за год — из одной только вредности.

"Господи, как давно! Тысячу лет... Уже и доча школу заканчивает", — с тихой грустью подумала Селя, но тут же прогнала угрожающую развиться до масштабов катастрофы мысль — хотелось еще хоть немного подышать тем, из прошлого, воздухом.

Она подошла к небольшому открытому лотку и выбрала толстенький на крепкой пружинке блокнотик с ни к чему не обязывающей вишенкой на обложке. "Карамель "Вишня", — вспомнила Селя. — Карамель "Вишня" с баранками и газировкой — вот это было объедение!". Она прикрыла глаза, и отчетливо услышала свежий и чуть влажный запах леса через распахнутое окно, почувствовала изгиб железной сетки кровати, рука непроизвольно потянулась в сторону: справа — пакетик с карамельками, слева — баранки. Пионерский лагерь. Самое счастливое ее время.

— Берете? — молоденькая девушка-продавщица вернула Селю в обремененную делами и заботами действительность.

— Да.

Селя убрала блокнотик в сумку и решила немедленно купить той самой карамели — и не любила сладкого, а вот захотелось до невозможности. Да и магазин по дороге.

Бакалейный отдел гастронома пестрил таким конфетным разнообразием, что у Сели зарябило в глазах, и она подошла к прилавку:

— А есть у вас карамель "Вишня"?

— Есть, — суровая тетка в крахмальном кокошнике заметно ненавидела все мирозданье. — Будете брать? Сколько?

— Горсточку.

Тетка зачерпнула тяжелой пятерней карамельки и высыпала на весы:

— Хватит?

— Хватит.

Селя расплатилась с неприветливым кокошником, взяла с прилавка шуршащий пакетик и нахмурилась — что-то было не так. Как будто перебила тонкую, светлую, такую вкусную мелодию ее памяти чужая настырная нота. "Тетка? Ерунда, быть не может. Просто не буду больше заходить в этот магазин. Но — что?". Она развернула конфетку, взяла ее двумя пальчиками и откусила половину: сладкая карамель звонко хрустнула, высунулся наружу кисленький язычок начинки, — та самая "Вишня". Селя убрала пакетик в сумку, рассеянно взглянула на фантик — надо же куда-то выбросить — и... застонала от досады: это был совершенно другой фантик. Вот что не так — вощеная бумажка с двумя круглыми ягодками и правильной надписью "Карамель "Вишня" оказалась совсем не такой. Красивой, яркой, но — не такой!

Селя чуть не расплакалась — у нее будто отобрали кусочек прошлого, причем, самый замечательный кусочек, будто разбили самую нежную мечту. Она выскочила из магазина, брезгливо швырнула скомканный фантик в ближайшую урну и почти бегом побежала на работу — скорее подальше оттуда, где случился такой подлый обман. Все равно обед — она взглянула на часы — почти кончился.

Раздосадованная неожиданно нелепым окончанием такой приятной прогулки и злая на весь мир Селя сидела в своем кабинете и напряженно думала, как бы теперь избавиться от этих дурацких конфет: пакетик карамелек в неправильных фантиках жег ее душу через плотную кожу сумки, и почему-то казалось, что это то самое — самое счастливое ее время, — плачет и кричит, и зовет ее обратно. И слышать это было невыносимо.

Через час, во время традиционного чаепития, Селя заглянула в бухгалтерию: "Девочки, хотите конфет?". Карамельки перекочевали на стол главной бухгалтерши, шуршащий пакетик — в корзину для бумаг.

Селя вернулась в кабинет и вздохнула с облегчением.