Его имя было певучим, как журчание ручья цветущих предгорий. Красивым, как исполненный жизни закат. Чистым, словно утренняя слеза цветка. Гладким, как птичьи яйца в серых камнях. Древним, как сны младенца-Океана. Переменчивым, как осеннее море, и зыбучим, словно пустынный мираж. Его имя не знало мозолей монашеских губ и некрополисов усталых томов. Сотни пыльных мешков с веками не замутнили его прозрачности. Все вокруг любили его и его имя, ибо они были одно целое.

Он страстно желал обессмертить своё имя. Стал кричать его на всех углах, рисовать углём на заборах, вилами на воде выводить. Чертил в небе, выкладывал на полях пшеницы кругами. Лепил себе из грязи и вулканического пепла памятники и памятки всякие. Мемориальные доски вешал. Указатели.

Приводил к себе домой бородачей-учёных с семьями, в соавторы лез. Автомобили строил, башни, корабли, самолёты, лабиринты, библиотеки, спутники космические. Собак разводил, лошадей породистых, тоталитарные секты. Войны развязывал, революции всякие, перевороты. Храмы поджигал... Писал операционные системы, ломал сейфы. В общем, лез куда только можно, всё в кадр попасть норовил. В первую десятку. Лишь бы именем своим поразмахивать, словно флагом. До того дошло, что имя своё истрепал. Выцвело оно, обесцветилось.

Стало его имя блеклым, словно выгоревшая линялая скатерть. Или простыня. Или наволочка. Да и сам он вскоре стушевался, растаял и исчез. Растратил весь пыл.

Обесцветился.