Как вы находите тополя? Красивое зрелище! Причем, любые тополя. Смотришь на них и понимаешь — рядом и доступно, а это на руку или на глаз даже обычному созерцателю, то ли говорить об опытном постоялом игроке. Что-то есть влекущее в этом азарте идейных соображений, что-то подкупает всю эту логику вместе с потрохами до самой последней, сокровенной тайны. В этом "что-то" есть нечто и от тополей. Это делает тополя причастными — мысль играет их ветвями. Тяжелая, томная печаль тумана помещается в трактирное окно между ними, в черные квадраты — бытие, границы, рубежи, полотна ночи, прожженные насквозь пустыми концентрическими дырами — вот плоскость безразмерной пустоты и невозможной бесконечности.

Квадрат, пробитый пустотой. И "невозможность" делает подобное тому, кто загнан в угол и тупик абсурдным смыслом и сужденьем — она стреляется, кончает жизнь самоубийством, рукоприкладством, но скорее мыслью. Умирает. Прячется! Становится невидимой, неведомой — сокрытой тайной вечности. Лишь так печаль клонит безвременно и безрассудно к тайне, порядком сдобренной питьем и сизым дымом облачных небес.

Тополя... Они думают... Они философы... Они тоскуют... Просто как пить обычную воду из обычного прозрачного стакана — просто они уже знают как знать, не думая и не тоскуя. И жизнь, в таком ее определении, которое мы ей придаем, конкретная, — им не нужна. Необходимость — не задача и не смысл. Всего лишь нагоняя дикую печаль тонкими и длинными ветвями, они гадают на моих руках и взглядах по глазам. И грустно непонятно.

Я ломаю голову и строю умные догадки, доводы и привожу к чему-то части фактов букетом, но скорее кучей тополиных листьев. А они ветвями пробегают тихо по глазам, и ты думаешь теперь, над чем не известно, склонив голову, будто омываешь ее из ведра простой водой.

И вот, когда проходит дождь, как сейчас, наступает новое рождение — от того, будто призрачный, нежданный Бог коснулся тебя подушечками пальцев — не верю, ни себе и никому.

Как будто показалось или помыслилось, почудилось, а ощущаю, что лес, перемешанный влажным воздухом, прилип к твоей коже и лицу, и даже на нотах его присутствие. Дознанье... — Я пришел, чтобы дознать и призвать к ответу мир, рассудок, что-нибудь, и не уйду, и не отдам мгновенье, пока не осознаю, что есть на свете мысль живущая, ибо все окружающее отлично от моей жизни настолько, что мне кажется, они мертвы и лишь я живу — откуда эта жизнь, откуда корень квадратных корешков? К чему она восходит в своей сопричастности с окружающими ее концентрическими лесами, водами, людьми. Я жду, не знаю только чего в этом последнем карточном, гравюрном оттиске мира — там, вдали ветвь тополиная на целом небе...

На целом небе ветвь тополиная... Кто это смотрит ввысь, да так высоко? Зачем туда смотришь и что думаешь о себе про себя, как будто бы не слышно и не тревожно. Не знаешь, а смотришь сквозь ветвь тополиную на целом небе. И думаешь вот это все уместно?! Что думаешь, что весна? А если нет?!! Попробуй выяснить это у воробьев, сидящих к тебе спиной на этой ветке — может, они что-то припасли, что-нибудь украли для тебя. Ты не видишь, может, они смотрят хотя бы туда же, в ту же сторону, на небо. Возможно, они говорят с Богом. Может о тебе... Хочешь, можешь подслушать, что-то прояснить о себе.

О тебе сейчас разразится славный вечерний дождь. Не укрывайся, мой тебе совет. Ты сам как дождь — такое же явление, а дожди не укрываются. Разница только в том, что ты промокнешь и вероятно схватишь О.Р.З. Уходи отсюда. Нет смысла прятаться, таиться под этой ветвью, будто тайна есть какая-то. И что вообще ты возомнил о себе под этой ветвью, что на целом небе, которая частично укрывает тебе глаза?!!

Наступит пора, и листья опадут на твое худое лицо. Никто не обязан, даже мертвецы, лежать на земле. Можешь уйти. Пока будешь идти, лучше вспоминай что-нибудь, что ты забыл. Совсем, накрепко забыл. Как ты мог забыть? Господи! Ведь это твоя память, а не чья-то. Иди! Пока будешь идти, под ногами будет та же трава, над головой то же небо, не будет лишь этой ветки. Что она дала твоей жизни, она ее изменила? Почему тоскуешь и не радуешься даже дождю? Дождь тебя уже ждет здесь каждый раз. Его очередь теперь разливать. И звери тоже привыкли, как к такому же зверю. Совсем как домашние. У зверей тоже есть свои жизни, они, конечно, видят тополиную ветвь на целом небе. Так же как и другие ветви. На других полях неба. Тебя знают, точнее, узнают, но вряд ли узнали бы те, кто знал тебя раньше. Твоя мысль остановилась на этом эпизоде. Ты почему-то застрял на этой ветке в этом чертовом небе, и жизнь твоя кроется лишь в этом моменте.

Иди искупайся, проплыви немного по течению и расслабься. Можешь даже порезаться о камышовые заросли. Вечером вода теплая, а берег скользкий. Ты будешь радоваться, доволен, словно малое дитя. Это тебя отрезвит. Утонешь, может, наконец-то. Или встретишь в задумчивости уединенную особу. То, что она тебе будет говорить, — все касается тебя, и ее тоже. Таким образом, вы образуете жизнь, наполните себя хоть чем-то, восполнив утраченное.

Зачем ты вообще сюда пришел. Если вдруг ты здесь умрешь, вот так вот просто наблюдая за этой примечательной веткой на целом небе, я буду виноват. Повинен в смерти. Но, по сути, в чем?! Просто лишь в сопричастности. Я ведь такой же тоскующий тополь, как и ты. И мне тоже невыносимо, что я вижу тебя, но не могу видеть или хотя бы приблизительно представить себе того, что видишь ты. Как видишь... Как думаешь... Посмотри, вон та особа! Она уже держит наготове большой черный квадрат, в центре которого круг ее пустоты, а в ногах аккуратно четыре стороны для нового, никогда еще никем невиданного, растущего пустого квадрата. Собирайся в путь!

А когда допустишь идею о том, что ты в своем о себе представлении иллюзорен — лишь внешняя иллюзия, таким же образом как величайший мастер кисти, достигнув определенного уровня совершенства, лишь отображает воду — содержание стакана, но сам стакан он создает подобранным предметным фоном и сочетанием цветов, а сам стакан является как таковой иллюзией, хотя эффект такой, как будто бы именно в стакане. Другими словами, и жизнь твоя — это буря в стакане. Пустяк и больше ничего! Становись тогда, брат, тополем и потоскуем, если еще захочешь, вместе. В противном случае, родится новое создание — не гений, но идейно новый человек, проспавшись ночи три подряд на круглой подушке с четырьмя углами.