Слонов покупают на радость, часто в подарок. Несут их кто домой, кто в роддом, в общежитие, в офис, — улыбчиво несут, с предвкушением. Уши подарка ветром треплет, потом их, шутя, покусывают, а после шуток — уже с клацаньем челюсти, да под вой... лупят наотмашь по пухлым щечкам, потому что небритые далеко, и, возможно, никогда больше не будут рядом...

Знаете, ведь с розовыми слонами приключаются загрязнения — все эти потискивания, поглаживания, ёрзанье в постели, детские кашки, фломастеры, игра в "выбивного" — и притираются уши, сереет розовая шерстка, из хобота ниточки торчат. Серенький розовый слон, заюзанный...

Еще вот бывает, принесут тебе такой подарок, хотя на самом деле ждешь оранжевого мишку. От чистого ж сердца принесут, а не нужен, не греет... Радость пылью густо притрушена да по углам рассована.

Никогда не замечали, что на комодах стоят не розовые, а бело-коричневые слоны, из благородных. Говорят, такие деньги и удачу в дом приносят, особенно если из кости сделаны... слоновой. Большой, чуть поменьше... маленький... малюсенький, и наоборот: цели и возможности — по диагонали. Хоботом к хвосту впереди стоящего и соблюдение субординации есть путь к счастью комодному. Розовый шалопай с лохматым чубчиком в стройные ряды не вписывается. Какие уж тут прибыли? До зарплаты бы дотянуть... правда, с другой стороны, на такого седло не набросишь, погонщиком не нагрузишь, чтоб для рекламы чая попозировать, или там бревна по тропикам таскать — суть одно и то же: работу непосильную вроде бы не для розовых придумали...

"Шел король по лесу, по лесу, по лесу,

Искал свою принцессу, принцессу, принцессу..."

Шел Король, под ногами сочилась и чавкала отекшая, беременная весной земля. Звали нашего Короля... впрочем, какая разница? — не в имени дело, в должности. Вокруг говорили: "сам себе — Король", "все могут Короли", "Королям закон не писан!"... не правда? Так ведь именно дураки Королями и становятся, если по сказкам.

Наш был не сказочным, а самым что ни на есть — обыкновенным, который шел по лесу. Принцессу не искал, надоели. Раньше они ему часто попадались, и как в песне поется, легко соглашались попрыгать, ножками подрыгать, ручками похлопать, чтоб потом — вослед — ножками потопать. Между тем, резон найти принцессу отпал сам собой в связи с появлением королевы. Надо отметить, что ее-то, как раз, Король не искал. Пришла сама, рассветной мутью стекла измазала. Зеркало в прихожей от неожиданности вспотело, зарябило потеками из тараканьего дерьма и удивленно отразило розовый солнечный луч. Его свет разбрызгался белыми пятнами на старых обоях, по паркету рассыпался, зазвенел по ребрам батареи... и с того самого утра в доме Короля всегда пахло кофе, фиалками и глаженым бельем. Хорошо? Конечно, только постоянно терялось место, где лежали чистые носки. Это раздражало, будило смутные сомнения, падало за шиворот мохнатыми гусеницами и гнало из дома, то бишь — дворца.

Шел Король по лесу. Сладко и празднично пахла спрессованная талым снегом хвоя. Он не убегал — возвращался, не искал — само приходило, тратил деньги — получал время, шептал молитвы, а сморщенный в печеное яблоко батюшка потрясал крестом и грозил отлучить за малость. Малость, что ни на есть невинную: в церкви, пользуясь властью царской, поубирал иконы, где пухлый херувимчик на руках у заботливой мамы. Нет, не мог поверить Король, что этот сам на гору с крестом взойдет. Все думал — какую боль нужно было принять, выкричать и убаюкать, чтобы потом молча пить уксус, повиснув артериями на гвоздях? "Ищите и обрящете", — гугнявил поп. "Успокойся, не мальчик уже", — причитала Королева, штопая колготы младшенького. "Гашиш на ландыш не похож", — думал Король и уходил в лес.

О чем-то важном клокотала ворона, скосив икринку глаза в следы на черноземе оттаявшем. Увидела ли что в мутной воде, или ветром навеяло тоскную мысль, — Королю было неведомо, как и то, почему его облака в небе из быстрых стали медленными. В кармане нашлись крошки — кинул лохматой кликуше. Да не рассчитал — спугнул птицу, а хлебные катышки всосала набухшая почва. Круговоротная обязаловка требовала своего: небо тянулось к северу, лед на реке — к морю, трава под ногами — к солнцу, а оно родимое, неуклонно катилось к закату.

Шел Король, оступаясь, иногда мордой в болото, уминая сапогами подснежники, пропуская сквозь пальцы теплую грязь. Долго ли коротко шел, про то сказки написаны, легенды рассказаны, былины спеты. Поверим им, и примем финал пути, как данность.

Дошел.

Сел на рыжий прибрежный песок, смешно скрестив ноги. В тот самый миг заволновалась вода. Ведь если все делать правильно, то все будет "в тот самый миг", помните что "точность — вежливость Королей". Поседевшие волны приветствовали, он учтиво отвечал, кивая потной плешью: "нет, уже давно не мальчик..."

На берегу-то Король был не один. С подветренной стороны, как положено, шел босой пацан, подгоняя ногами бледные обертки шоколадок и сигарет, краски которых зимой объедены да водою смыты. Присел рядом, нахохлившись от сырости.

— Знаешь вопрос, Король?

— Да.

— Ты знаешь цену, Король?

— ... да, — вздох.

— Ты сомневаешься?

— Да, — еще один.

— Может, не к сроку твой приход?

— Волны поседели, песок высох, медленные облака потянулись на север, ворона сказала о прошлом, а земля съела хлеб на ней выросший, это ли не время?

— Это знаки времени, а само оно в пальцах, да под ногтями спрятано.

— Вот мое время, — на счерченных линиях подсохшая грязь, — бери!

— Каждому свое, — мальчонка спрятал ладонь в босые пальцы.

— Я заплатил цену! Я шел! Терял любимых и обретал друзей, был отцом чужим детям и отчимом своим, за это они будут плакать над могилой моей вместе. Я голодал по праздникам и раздавал милостыню всем просившим даже в будни, за что они даровали мне благодарность и проклятие. Я слушал советы умных и молчание мудрых, но потакал дуракам в их желаниях — за что прослыл разумным правителем. Под одеялом пытался слушать Бога, слышал похоть, в чем каялся, раздирая свою грудь, видишь, кровь под ногтями... и снова — шел. Так достаточна ли моя цена?

Чайки на соленой слюде всполошились, застонали на закатную полосу. Пальцы у пацана, в заскорузлых цыпках, аж посинели на песке холодном. Король, он же с глазами, жалко стало — снял куртку, да ноги-то ему и укрыл.

— Спасибо, только не холодно... привык. Задавай свой вопрос, а то некогда мне: облака мои уже низко к земле припали, прислушиваются...

Король вдруг засуетился, занервничал, головой завертел, как вертят те, которые в "Слова" играют: " слово... на "эм"... ну... ну... какое? О! Вон Машина поехала..."

— Скажи мне... что... нет, не это, скажи про жизнь, зачем она? На чем стоит? Всем дадена одинаково, а живут ее по-разному? Имеют своих тараканов и жабу в груди, но поступают как все и как "карта ляжет"? Где правильно ставить запятую в "казнить нельзя помиловать"? Почему кто-то просит точку опоры, чтобы перевернуть мир, а кто-то, чтобы в нем удержаться?

Чайки на берегу превратились в громких гагар и, взяв в клюв по камню, улетели на восток. Весна, как-никак, — время сеять.

Что же дальше? — спросите вы.

На златом крыльце сидели... нет, нет, не царственные особы — сидели старик и мальчик... смотрели на сонную воду с потопленными в ней словами о смысле жизни. Обыкновенный Король ждал ответа босоногого пророка, но тот молчал...

Быстро сказка сказывается, а вот дело, может, еще быстрее делается.

Небо на выдохе рухнуло в воду, чернильно потемнело, вспучило море волной небывалой — всплыл вдруг из нее кит. На подранных и побелевших плавниках, с обеих сторон повисли свободные упряжки. На одной, что справа, болталась бумажка "уволен по собственному желанию", слева — "технический перерыв, уехал в главк". Морда у кита была устало обреченная, дыхание сиплое, а на спине, в многовековом углублении стоял... розовый улыбчивый слон с цветным мячиком на спине. На мяче то там, то здесь что-то клубисто дымилось и вспыхивало, а слон, набирая хоботом соленую воду, — поливал сверху расшалившихся обитателей мячика.

Смешной такой, ушастый, с чубчиком лохматым...

Мальчик снял куртку Короля и пошел по волнам к мячику цветному... он знал, что дорога "туда" всегда длиннее, чем "обратно".