Rambler's Top100 'Сон Разума', главная страница 'Сон Разума', главная страница 'Сон Разума', обязаловка
[an error occurred while processing this directive]
[an error occurred while processing this directive]
Сложные сказки Динки Ивановской, часть 8
 


Рисунок пятый (сокровище)

Имитация детского рисунка цветными карандашами.


В центре большая рыбина, у нее вспорото брюхо и оттуда вываливается много крупной икры. В каждой икринке нарисована маленькая рыбка с открытым ротиком. Некоторые икринки взлетают вверх легкими шариками, у них внутри пусто. Несколько маленьких рыбешек лежат в красноватых лужицах. Из мамы-рыбы вытекает ручеек жидкости, которая увлекает за собой некоторые икринки и мертвых рыб. Куда она течет, не видно. Но в ту сторону смотрит мама-рыба большим выпученным глазом, из которого текут слезы.


Нельзя сказать, что мы были особенными детьми. Нет. Обыкновенными. Ну, может, несколько более развитыми, учитывая жизнь в самом центре столицы теперь бывшей республики, теперь бывшего Союза. Так же, как другие девчонки, мы копили по два пятьдесят на маникюр и бегали за ним в старую парикмахерскую, под ЦУМом, к толстой еврейке, с большими дутыми серьгами и постоянно облупленным лаком на коротких ногтях. Тетя Дебора. Ее звали тетя Дебора, и она любила цветы, шоколад и нас — глупых и кокетливых. Она ласкала каждый наш тоненький пальчик, подбирала нам "самыйновые" лаки, делала массаж рук с детским кремом "Антошка". И важным киевским дамам в шляпах она тоже делала массаж рук, и бабушкам с Прорезной тоже, а как же! и говорила с ними о последней премьере в оперном, рассказывала, чем лучше сделать румянец. Бабушки в сиреневых букольках красили у тети Деборы брови. Она вырисовывала дуги коромыслом на сморщенных бабушкиных лбах, а те приносили мастерице отростки традесканций и фиалок. В парикмахерской было не продохнуть от вьющихся, колосящихся, цветущих, усыхающих растений. Но выбросить их боялись. Тетю Дебору любили и уважали, как непременный атрибут парикмахерской под ЦУМом, как показатель преемственности, как европейское качество с украинским менталитетом и еврейским выговором. Массаж рук с кремом "Антошка", с обязательным рассказом о чем-то таком, что могло произойти только здесь, в этих старых домах центра, где газовые колонки и жирные коты на подоконниках с геранями.

Именно к ней, к тете Деборе я и пришла, когда нашла в доме Ивановских ту коробку из-под печенья. Жестянку с крымским пейзажем на ржавой крышке.

Квартира Ивановских пустовала. Моня приезжал не более двух раз в год, но продавать ее не спешил. Ключи хранились у меня. Поэтому, когда нужно было подумать, отвлечься или, наоборот, загрузиться для написания нового рассказа, я приходила в этот пустой дом. Смотрела на фотографии по стенам, поднимала крышку рояля, зажигала на кухне газ, варила кофе, пила его, стоя у тяжелых пыльных штор. Как-то заснула на диване в кабинете. А, проснувшись, увидела на подушке рядом — черный длинный Динкин волос и короткую Басину шерсть, забившуюся в шов диванной обивки. Спросонья, вдруг испугавшись собственной назревающей истерики, сразу решила сделать генеральную уборку: сняла шторы, позвонила в ЖЭК, чтобы пришли проверили трубы, заказала мебельную и ковровую чистку, раскрыла окна, чтобы проветрить.

В нише между рамами кухонного окна, я и нашла эту жестянку с открытками, письмами, фотографиями. Идиш, иврит, закорючки непонятных слов, крохкая бумага, на обороте некоторых открыток можно было прочесть: фирма "Лебанон" и год 1906, на некоторых "фотограф Д. Марков". Печати с шестиконечными звездами, желтоватые портреты старых и молодых евреев. Все больше мужчины, с пейсами, с мудрыми спокойными глазами тех, кто знает что-то, и говорит, но не тем языком, который мы слышим. Было несколько странных изображений мертвых и раненых семитов. Были мальчики вокруг рабе, с книгами в руках, были библейские сюжеты. И письма, длинные. В одном, сложенном, был цветок, без запаха и цвета, без формы, рассыпавшийся пыль, как только я взяла его в руки. На одной фотографии — девушка, в белом платье, с фестончатым кружевом по лифу и с улыбкой. Девушка напоминала кого-то... на обороте: "Абраму Ивановскому от Серафимы Гельман"... бабушка Сима, ты ли это?

Тетя Дебора качала головой, постанывала: "ой, Боже мой", и посоветовала мне идти со всем этим в Киево-Могилянскую Академию: "Там есть знающие, там есть те, кто помнит и скажет тебе, деточка, о чем это все. А тетя Дебора только плакать может, и маникюр делать".

В Академии меня направили уже более прицельно в только недавно организованный Институт Иудаики в Украине, где за шкатулку вцепился молодой очкарик, он говорил: "не просите денег, у меня их нет, не просите вернуть обратно, это же история, это — бомба, это доклад на международной конференции!". Я вырвала из его потных ручонок свою жестянку, обложила смачной украинской нецензурщиной и пошла домой, звонить Моне. Моня сказал, что разрешает отдать открытки на изучение, а вот фотографии и письма — ни в коем случае.

Мне перевел письма знакомый Ани — полиглот и алкоголик. Ничего удивительного в них не было: кто родился, кто умер, что Римма вышла замуж, а раввин уговаривает отдать сына в школу раньше, что опять подорожало золото на закупку, а адвокат Ефимовский берет много денег за процесс. Только были удивительными глаза бабушки Симы на той фотографии. Глаза бабушки Симы на молодом лице красивой еврейской девушки.


Продолжение следует...

Последнее:







Обсудить произведение на Скамейке
Никъ:
Пользователи, которые при последнем логине поставили галочку "входить автоматически", могут Никъ не заполнять
Тема:

КиноКадр | Баннермейкер | «Переписка» | «Вечность» | wallpaper

Designed by CAG'2001
Отыскать на Сне Разума : 
наверх
©opyright by Сон Разума 1999-2006. Designed by Computer Art Gropes'2001-06. All rights reserved.
обновлено
29/10/2006

отписать материалец Мулю





наша кнопка
наша кнопка



SpyLOG