[an error occurred while processing this directive]
[an error occurred while processing this directive] |
Сон Разума : Киломэтры : 08.06.2003
Море (вид не с берега). Часть 2
"Прошлая жизнь".
А вот вы, вы помните свою первую любовь?
Виктор Семенович как раз допивал компот. Сидящая напротив буклированная старушка вопросительно смотрела в свой стакан.
Вы что-то спрашивали?
Да, я вас просила вспомнить свою первую любовь.
Зачем?
Нужно же о чем-то говорить за столом.
Особенно за этим...
Стандартнорубленная мебель, выцветшие бумажные икебаны в жалкой надбитой керамике. Уже месяц Виктор Семенович мечтал о жареной картошке, о новых лицах и отдельном телевизоре. Когда трухлявые старушки усаживались перед экраном с очередной серией о несчастной брошенной бразильской девушке, Виктор Семенович уходил на веранду. Осень была теплой, с кострами и паутинками. Напротив его окна росли два каштана: желтый и рыжий. Деревья как-то очень интеллигентно расставались со своей листвой, как когда-то красавицы медленно снимали шуршащие платья из тафты. Откуда приходила эта ассоциация? Виктор Семенович в былые времена не очень-то жаловал книги не связанные с профессией. Правда, еще до смерти сына с удовольствием прочел несколько детективов. Там о тафте не было ни слова.
Так вы мне расскажете о своей первой любви?
Нет.
Почему? Вы ее не помните? Или ее не было?
Просто не хочу.
Не хотел. Да и не о ком было.
Хотя вечером, после разговора за столом, глядя на рыжий каштан, он вспомнил Люську.
Та всегда носом шмыгала, не поймешь: то ли болеет, то ли плачет. Худенькая, с острыми ключицами, бедрами и зрачками. От нее всегда оставались синяки и ощущение, что обманул ребенка, пообещав конфету...
Люсь, я в колхоз на месяц.
Ой, надолго? Как же я сама буду?
Так на месяц всего.
А писать письма будешь?
Откуда? Ты подумай, мы в поле на виноградниках... я скоро приеду.
Ну, хоть одно письмо!
Мы в палаточном городке жить будем, какая там почта. Приеду и все на словах расскажу.
Витюша, я буду ждать...
Через месяц:
Витенька, а почему ты мне не писал? и глаза на мокром месте.
Невезучая она была. Отец спился, мать... Виктор Семенович помнил, как Люська всегда при новых знакомствах: «моя мама... с ее мнением... горисполком... там такой отбор кадров... до самой ночи на работе...». Ее мать действительно работала в горисполкоме.
Уборщицей.
Юные пионеры, когда об этом узнали, объявили Люсе бойкот. Целую неделю никто с ней не разговаривал. Потом, ярлык «поломойка» приклеился намертво, свел плотно костистые плечи и согнул шею девчонки. Ее жалели, но жалость какая-то... брезгливая была, что ли. Как если в метро сунуть деньги завшивелому калеке. Ребята «на безрыбье» подгуливали с ней, но связываться надолго никто не хотел. Виктор не исключение. Люська в его планы не входила. После школы она никуда не поступала, окончила бухгалтерские курсы и устроилась на резиновый завод в отдел кадров учетчицей. В тридцать лет сошлась с разведенным. Тот бил ее смертным боем, или напившись, выгонял в одной сорочке на улицу, где она скулила под окнами: «за что мне, господи?.. всю жизнь... почему я?» пока жалостливая дворничиха не забирала ее ночевать. В этих ли ночных моционах, или раньше, Люся подхватила какой-то кашель. Лечилась долго в диспансере на Автозаводской, стала еще тоньше и прозрачнее, но медицина с большими взятками и маленькими зарплатами, не помогла.
Когда хоронили, собралось неожиданно много людей. С завода пришли, одноклассники собрались, соседи толпились у подъезда. Дворничиха причитала: «за что ей, господи? всю жизнь... почему она?..» и ломала длинные стебли белёсых гвоздик. Сожитель Люськин на секунды отрывал сивушные глаза от асфальта лишь за тем, чтобы кивнуть новому соболезнующему. Виктор Семенович тоже пришел на похороны. Стоял в сторонке, думал всякое, и удивлялся: почему мысли лезут такие простые и никчемные, не соответствующие моменту?
Нет, об этом ему совершенно не хотелось рассказывать любопытной бабульке за столом, а вот рыжий каштан покачивал кроной, как бы сочувствуя Люськиной судьбе.
Виктор Семенович ушел в свою комнату, захватив компот, смотреть фотографии, самые старые, черно-белые.
Смотрел, с трудом узнавал, умилялся и вспоминал детство. Странное дело получалось: на ум шли не пионерские костры, не маевки, даже не октябрятские караулы у вечного огня эх, а, сколько тогда было обид, сколько надежд, радости, гордых мыслей о величии Родины... нет, о детстве вспоминалось другое, как ездили к тете Гале в Ровно.
Накануне приехал дядя Миша из Москвы, да не на поезде, а на собственной машине: «по спецзаказу, за особые заслуги», говорил он обалдевшим матери и бабе Шуре. Мать картинно вскидывала руки: «надо же, радость какая!». Бабушка молча гордилась, а Виктор Семенович, тогда просто Витька, выпросив желанное, с пересохшим горлом вертел кожаный руль и пытался легонечко нажимать на все педали. Машина была новой, блестящей, с мягкими сидениями. Дядя Миша открывал багажник и дворовые пацаны, становясь на цыпочки, видели ровный ряд разнокалиберных канистр, запаску, белую коробку с красным крестом все в идеальном порядке. Дядя, не спеша, протирал несуществующую пыль голубенькой тряпочкой, задвигал глубже аптечку, потом с глубокоудовлетворенным лицом закрывал багажник малюсеньким ключиком. Витька на целый вечер стал самым фартовым корешем. Что Колька с его великом ерунда! Куда там Райке с бесплатными карамельными петушками, которые она тайком выносила из кухни предприимчивых родителей? Витька рулил и подмигивал двум никелированным оленям на приборной доске. Мать суетилась, собирала вещи, беспокоилась обо всем на свете. Выстояла две очереди в центральном гастрономе за вареной колбасой и теперь волновалась: «по жаре будем ехать пропадет, испортится...». Потом переживала, что у бабушки в дороге может подскочить давление. А уж совсем вечером спохватилась, едем в Ровно, а ребенок ни слова по-украински не говорит, и начинала наставлять Витька: «форточка будет кватирка, носки панчохы, зонтик парасолька...». Он слушал, просил еще молока и пирожка с яблоками: « вон того, баб Шур, зажаренного...».
Витя учился в русской школе. Украинский язык начали учить только в третьем классе. Марыся Степановна учительница старенькая была, часто болела и у 3-го «В» вместо «р_дної мови» случались внеклассные уроки чего угодно, а из тех скудных знаний, которые он успел получить Витя сделал некоторые выводы. Первый по-украински говорят только старенькие бабушки и гуцулы. Последние живут на «полонынах», то есть в горах. Вывод второй Ровно находится в Карпатах и значит, он увидит горы. И это было здорово! Почти так же, как рулить на виду у всех.
Выехали из Киева с опозданием, мамина суета подвела. В последний момент оказывалось чего-то не хватает, забыли, не подумали. Дядя Миша злился, мама виновато сутулилась на переднем сидении, бабушка Шура показывала на кучи веток на столбах и говорила: «дивись, лелек_. Бач, синку, як_ хатинки будують?». Сынок, влипший в окно, пытался запомнить на дороге все: похожие на кепки гнезда на столбах, большие и маленькие реки прямо под дорогой, даже бутерброды с колбасой. Но ближе к вечеру дорога наскучила, и Витя стал ждать: когда же, когда эта ровность бесконечная начнет холмиться и превратиться в каменистые и скалистые горы. Уже совсем в сумерках машина остановилась на железнодорожном переезде. У самых рельс рассыпались синие и красные огни, похожие на новогоднюю гирлянду. Сверху желтые шары фонарей отбрасывали четыре длинных луча если повертеть головой, то лучи качались как крылья мельницы. Огни горели, лучи качались, стрелочки приборов зеленовато подсвечивались, мерцали, серебряные олени над ними рвались в дорогу, в скалистые горы. Наконец все это разноцветие перемешалось и убаюкало уставшего от впечатлений Витю. Поэтому город он увидел утром, а горы лишь через десять лет, когда поехал первый раз в Крым, в колхоз...
Продолжение следует...
КиноКадр | Баннермейкер | «Переписка» | «Вечность» | wallpaper |
||||||||||
©opyright by Сон Разума 1999-2006. Designed by Computer Art Gropes'2001-06. All rights reserved.
|
обновлено 29/10/2006 отписать материалец Мулю |
'; //document.write(tx3); // --> |
наша кнопка |
|||||
|