Виктор Семенович больше всего в жизни любил порядок и определенность. Самое главное — организация. Если все правильно продумать — никакие проблемы внезапно не возникнут. Любимая поговорка Виктора Семеновича была про мудрого и умного, где умный — знает, как выбраться из ситуации, а мудрый в нее просто не попадает. Продумано он выбрал себе профессию, вдумчиво и скрупулезно подыскал жену, женщину правильную во всех отношениях. Работа не заставила себя долго выбирать: после химико-технологического факультета дорога жизни пролегла в химико-технологический институт — "эмэнэсом" на одноименную кафедру. Дети, вернее, их появление на свет, тоже были тщательно запланированы. Мудрые родители заранее продумали их дальнейшую судьбу: мальчик — в медицинский, девочка — в педагогический. Вот такую положительную жизнь безжалостно нарушила, кто бы вы думали, — коммунистическая партия, членом которой Василий Семенович не стал, по причине неактивной политической позиции, и по наличию активного радикулита, мешавшего посещать коммунистические субботники и делать первомайские марш-броски. Зато он, радикулит, не мешал рисовать объявления о собрании партийной ячейки. В самый неподходящий момент, за год до поступления сына, объявили перестройку. Частичный дефицит стал тотальным, появились "язвы общества" — исчезла водка. Сын не поступил, пошел служить, а, учитывая занятия спортом и хороший вестибулярный аппарат, не пошел, а полетел. "Учебка" в Таджикистане, присяга: ему так шла форма, что мать начала поговаривать о военном училище, там и кормят к тому же. Потом долгое молчание, месяца три ни писем, ни звонков, и уж совсем потом, — конверт с большим количеством марок и малым слов. Как-то сразу отяжелела жена, грузно садилась после работы в кресло у журнального столика, на котором, казалось, уже навечно поселились семейные альбомы: "Сашенька в школе, Сашенька в коляске, вот первый зубик, выпускной, с ребятами на картошке, Саша у бабушки на лавочке, в море, в пустыне — стриженый и похудевший, улыбается, горемычный, сыночек: родненький: не пожил: не успел: лучше бы я: Сашенька: сыночек" и так бесконечно, до икоты. Виктор Семенович привык не вслушиваться в ежевечерние причитания, научился жарить себе картошку, а потом ее есть под аккомпанемент политических дебатов в программе "Время", потом в программе "Взгляд". Потом политические дебаты перекочевали на "Поле чудес", в "Тему", Листьев сменился Якубовичем: лишь картошка и причитания жены не менялись. Притерлись, набили оскомину, но острота поутихла, — ныло, как суставы перед дождем. Дочь, хоть и поступила в педагогический, как планировалось, но, не поддаваясь уговорам отца и не слушая гневное матери: "память брата: черножопые убили, Сашенька в гробу перевернулся!" — на третьем курсе выскочила замуж за араба. Бросила институт, забеременела и уехала с белозубым мужем из страны недостроенного коммунизма в страну без лишнего строительства. Даже фотографии внука не прислала. "Воспитали, вырастили, а никакой благодарности", — добавилось в репертуар жены. Виктор Семенович втайне от нее просматривал почтовый ящик, даже предупредил Валю из сберкассы, что если придет письмо "оттуда", то сперва ему отдать. Но писем не было. Была маленькая пенсия, жареная картошка и коробка из-под новогодней гирлянды, в которой матово блестели пузырьки с корвалолом. Побаливало сердце, поэтому Виктор Семенович все чаще захаживал в смурное здание поликлиники при райбольнице. Там был хоть какой-то порядок и определенность: очереди, запись в регистратуре, льготные рецепты, ладные медсестры в накрахмаленных шапочках. "Время собирать камни"

Потом незаметно умерла жена. Нет, конечно, заметно. Особенно для бюджета — похороны оказались дорогостоящей процедурой, с массой неожиданных расходов. Например: поп, хотя жена ни разу в церкви не была, и певчие, которые выли обиженными кошками, и постная еда на поминки — умерла она в предпасхальное время. Врач, выписывавший справку, тоже взял денег, чтоб покойную в морг не везли.

И вот когда Виктор Семенович остался один, почти без денег — пришла такая долгожданная телеграмма: "буду второго сентября Борисполь рейс АВ 422 из Парижа с сыном встречайте целую люблю".

Встретил, долго узнавал, долго прижимал, пытался поздороваться с черноглазым важно-официальным мальчиком. Вдруг понял, что умеет плакать. Дочка сдавленно охнула на известие о маминой смерти, вырвалось: "все к лучшему". Тогда Виктор Семенович пропустил эту фразу мимо ушей, так как вдыхал незнакомые капиталистические запахи. Потом вез аккуратный, весь в молниях чемодан и привыкал к новым ощущениям радости. Смысл сказанного дочерью начал проясняться, когда дома, за чаем из семейного самовара она рассказала о своих проблемах и планах их решения. Оказалось, что деньги нужны были не только Виктору Семеновичу.

— Папа, ну ты теперь все равно один, тебе уход нужен: забота. А квартира, она на себя и деньги тянет, и: понимаешь, мы тебя к себе забрать не сможем и приезжать больше не будем, дорого. Папа, ты должен нас поддержать!

Виктор Семенович слушал о нерентабельности своей жизни в двухкомнатной "сталинке". Заморский чай заваривался под колпаком из детского пальтишка дочери. Хорошее было когда-то пальто, оранжевое. Правда шерсть скатывалась в цепкие шарики и рассыпалась по прихожей, пахнущая дымом, прелыми листьями и котятами. Через год пальтишко заменили модной и практичной болоневой курточкой, из ненужной одежки сшили чайный колпак, а оранжевые катышки еще долго цеплялись за половой тряпкой.

— Папа, ты слушаешь, что я тебе говорю?

— Да, конечно.

— Ты согласен, что так будет правильно? Я же все продумала. Квартиру продадим по дарственной, объявления о продаже мебели я написала, тебе ведь она не нужна будет?

— Мебель? Нет, не нужна.

— Я вот тут списочек набросала, посмотри. Может, дополнишь?

На тетрадном листе столбиком сложились необходимые для жизни вещи. Для жизни в Доме Престарелых.

Виктор Семенович дописал еще одну строчку — "альбом с фотографиями".

Продолжение следует...