И, кажется, крикнуть бы ровно, пусть даже тихо, путь даже шорохом собственных губ — шевельнуть просто, чтобы очистить совесть. Слово рожденное, но не сказанное, имеет ли право быть?

Как пшеничное зернышко, попавшее в сырую почву, гораздо глубже всех остальных, бывших в ладони крестьянина, долго пробивается к свету, и огибает камни, царапая молочный стебель. Чтобы потом, опоздав на десятки рассветных утр, полюбить их каждой своей клеточкой. Да каждое, как первое полюбить, потому что оно одно только и есть — всегда приходящее и влажное, как мысль, поселившаяся в голове у невиновного смертного. Именно в той камере, где жизнь превращается в ожидание неизвестного ему конца.

Как у писателя, униженного самим собой, недобровольно, но пламенно, выстреливают буквы непроизнесенных слов и остаются — раненым волком на корке подтаявшего снега, где холод и голод смешиваются, преобразовываясь в жажду жизни и женщины. И волк засыпает в музыкальной сонате ветра, продувающего скелет насквозь новыми порывами незавершенного пения. И лапой своей прижимает к животу уязвимую дрожащую плоть, еще надеясь, еще ожидая потепления.

И как, ненавидя людские кладбища со всеми их ритуалами идолопоклонничества, мазохизма и садоводства, и никогда не прося помощи ни у живых, ни у мертвых, — она пришла туда, к своей матери и легла на осенние листья, нюхая их так, как нюхала ее подушку далеко в детстве; и плакала тихо, не смея сказать ни слова, а только пальцами проникала в дерн, ломая свои изящные ногти, и думала о том, как она ломает ногти, и что наконец-то ни о чем не жалеет, и никуда не спешит. И не чувствует страха в этом холоде и в этой безликости, которых предостаточно и тут, и там, где стоит на газовой камфорке ее чайник.

Они никому ничего не простят, и поспешат обвинить во временном исчезновении, и выпьют до дна "от расстройства", чтобы хоть чем-то себя занять. Когда ты вернешься, я буду уже такая, что тебе не нужно будет ни о чем говорить для меня. И я не потребую от тебя ни городов, ни совокупления — просто шевельну губами, чтобы очистить совесть и встречу утро как полагается — глядя больными глазами куда-то вперед.