Жарко и шумно. Люди вокруг меня глупо улыбаются и машут разноцветными флажками. Какой-то розовощёкий пацан лет девяти с пластиковым стаканчиком Кока-Колы в руке пытается протиснуться сквозь толпу в первые ряды, чтобы всё разглядеть своими глазами. Прямо вижу, как назавтра он, придя в школу, будет рассказывать: "Да, я там был. Его видел. Его самого. Вот прямо так стоял, как ты сейчас..."

Кто-то нечаянно толкает мальчишку в пухлый бок, тот роняет стаканчик, облив кого-то. "Ой, ты что же неаккуратный какой? А ну, сейчас всё твоей маме расскажу..." Но этого никто не замечает. Ещё бы — сегодня праздник. Люди ждут.

Над людской массой, на огромном кране, повисла телекамера. Её немигающий глаз прикован к началу красной дорожки. Именно здесь Он должен ступить на землю из своей чёрной бронированной "Волги". Гул толпы медленно смолкает. Скоро...

Прямо здесь, в первом ряду, стою я. Жду.

Автомобиль остановился практически бесшумно. Наверняка только кузов в нём отечественный. Бесшумных тормозов у нас отродясь не делали. У двери уже стоят четверо молодых людей в чёрных костюмах. Ещё один буквально выпрыгивает из правой передней двери, чтобы помочь Ему выбраться из салона. Уверен, он с таким рвением даже собственной матери не помогал.

Вот Он ступает на землю. Так тихо, что я начинаю слышать, как тянется плёнка в телекамере. Тикают "Ролексы" на запястьях охранников, тысячи сердец бьются им в такт.

И тут я осознал... Да, именно осознал — чувствовать это я начал уже давно. Все собравшиеся здесь ждут. Ждут и телезрители, припавшие к своим экранам. Даже птицы на ветках и кошки в мансардах соседних домов. Это ожидание зрело уже много лет. Его носили в карманах пальто, его курили на коммунальных кухнях, его тайком перепечатывали и перечитывали. Это ожидание писали в подземных переходах перед кинотеатрами, на заборах стадионов и стенах книжных магазинов. Теперь оно вызрело.

Он медленно, уверенно идёт по красной ковровой дорожке. Четверо охранников следуют за ним следом. Шаг, ещё шаг, ещё... Его шаги отдаются ударами кузнечного молота в моём больном мозге. Сейчас. Я одним прыжком оказываюсь прямо перед Ним. Выбрасываю правую руку прямо вперёд. В ней зажат пистолет. Воронёный "Стечкин", согретый ладонью. По ощущениям — как котёнок. Такой же маленький и тёплый.

Наверное, я сейчас похож на Кобейна с плаката "In utero". На термометре +25, а меня всего трясёт, как от холода. Волосы на лбу слиплись от пота. Истеричный взгляд устремлён в одну точку.

Никакого движения: ни в толпе, ни со стороны охранников. Только телекамера плывёт на фоне неба, выбирая лучший ракурс. Вот и она остановилась. "А чем закончилось дерзкое покушение на Главнокомандующего, вы узнаете после рекламы на ОРТ. Оставайтесь с нами!" Бред...

Никто не двигается. Охранники стоят чуть сзади, готовясь подхватить тело, если то будет падать в их сторону. Он смотрит на меня озадаченно, потом на охрану — растерянно, и, наконец, на толпу — затравленно. Потом опять на меня, и тяжело вздыхает. У него есть жена, дети, друзья... Его ли вина, что всё так сложилось?

Да! Мы ждали очень долго, но сейчас я непростительно медлю. Кажется, нас уже замело снегом. Я даже слышу бубенчики на санях деда Мороза.

Что изменится, когда я нажму на курок? Осечка?

Судьба державы в руках спускового механизма.