Снова разменян ещё один день, снова я, как немая тень прослонялся из угла в угол, глядя на часы и попивая свой чёрный кофе, ещё один день, похожий на все остальные, ещё один шаг, неотличимый от тысяч других...

Наконец настала ночь! Наконец я снова жив! Я сижу за компьютером, пью кофе и пишу это глупое письмо, письмо для всех и никого. Почему для всех? Да потому, что я бы хотел кричать эти слова, пропитанные ядом и моей кровью, в уши каждого человека... почему для никого? Потому что мои слова всё равно никто не поймёт, их не понимаю даже я сам... никто... никто... и я кричу в звенящую пустоту.

Пустота — она обволакивает... пустота — она засасывает нас, жуёт и выплёвывает. Пусто... пустота... пустота... что за бред я несу? Ещё несколько грамм бреда... Странно... смешно... ха-ха три раза...

Ты, кто читает эти строки (а прочтёт ли их хотя бы кто-то?), что ты чувствуешь? Сколько тебе лет? Что ты любишь? Слышишь мой крик, проносящийся сквозь века? Ха, я ещё один чокнутый чудак, зачем ты всё это читаешь, мой невидимый читатель? Что ты хочешь узнать? Что ты ищешь? Да, все мы искатели, а чего, не знаем сами...

И все мы в одном поезде... поезде, мчащемся вперёд, но не продвигающемся вперёд ни на миллиметр... Зачем я всё это пишу? Что этим хочу сказать, доказать, понять? Не знаю... не знаю... нет, всё-таки как это комично... как это трагично... писатель, не знающий зачем он пишет...

Ещё один глоток кофе... ещё одна строчка моего больного бреда! О! ВЫ ВСЕ, СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! СЛУШАЙТЕ!!! Слушайте...

Из груди вырывается звериный рык... пора спать... завтра нужно будет прожить ещё один день... и так всегда, каждый день ждать ночь... ночь.

Другим правилом поезда был запрет выходить из своего купе. Если какая-нибудь голова вдруг робко выглядывала в коридор, то по не ней тут же ударяла дубиной та самая краснощёкая проводница, которая грозила часам во второй главе.

Кстати, о часах можно писать отдельный роман. Жили они какой-то своей, непонятной простым смертным жизнью, иногда они шли вперёд, иногда назад, но чаще всего просто стояли, зажав в зубах папиросу и бесцельно глядя в окно, в котором показывали очередную латиноамериканскую "мыльную" оперу.

В часах же этих жила кукушка, жила она там уже долго, как рассказывали злые языки, въехала она в них ещё до того, как поезд впервые пустили по рельсам. Разумеется, за это время она постарела, облысела, обзавелась одним костылём и всё неохотнее исполняла свои обязанности, предпочитая сидеть на кухне и, попивая чай, читать Маркса.

Также интересно, что машиниста поезда никто никогда не видел, хотя все твердо верили, что он есть, и сомневаться в этом факте считалось самым большим преступлением. Ведь не может же поезд ехать без машиниста? Права, чтобы убить все сомнения в зародыше, как-то раз кукушка нарядилась в его форму и представала на суд немых нарисованных зрителей, но её выдал клюв, ведь любой благоразумный человек знает, что у машиниста клюва нет и быть не может! Тогда её раздели и сильно побили (с тех пор она и была вынуждена обзавестись костылём).

Продолженние следует...