Польша. Нда... Перестройка. Народ ринулся в бизнес. Я работала тогда в Доме пионеров руководителем кружков рукоделия, и хотя работала на 1,5 ставки, деньгами эквивалент оплаты моего труда можно было назвать чисто условно. Одна из нас, преподающая танцы, Аня, ушла торговать на рынок. За вещами ездит в Польшу. Дело у неё идёт отлично, и из чувства большой ко мне симпатии она увлекает на эту стезю и меня. Я делаю загранпаспорт, и в конце ноября 1994 года я отправляюсь в свой первый и, как выяснилось, последний коммерческий рейс.

Итак, я еду! Впервые! За границу! В Польшу!!! Ну, после всех этих восклицаний становится вполне понятен мой внешний вид: белая курточка, белые же сапожки, светло-серые брючки. Девушка едет мир посмотреть и себя показать! Ну и что с того, что на рынок! В Польшу ведь!!! Нда...

Однако по приезде в Польшу девушка уже не выглядела такой красивой и элегантной, как задумывалось. День в автобусе, а конец ноября, куртку снять — холодно, а кушали бутерброды, колбаска там, сосиски, кетчуп опять же... Кофе пили из термосов, а автобус, гад, шатается... Так что поначалу я как бы стеснялась авангардистского пейзажа из кетчупа и кофе на переднем плане моей белой курточки. И не знала тогда, что основное было ещё впереди!..

Итак, раннее утро, рынок в Белостоке. Чистенько, тихонько. Товары разложены, продавцы кучкуются где-то, кофий распивают... Анька меня наущает: — Ты, говорит, за мной ходи, говорит, и покупай то, что я. Я спрос хорошо знаю! И не зевай, а то потеряешься! И я таки потерялась. Но вначале походив за ней и поняв, что мне не нравится то, что она покупает. В общем, благополучно потерявшись, я принялась бродить повсюду и смотреть. И никто не виноват, что на глаза мне попался секс-шоп! Ну, раз попался... В общем, я пересмотрела там всё! Причём, в действии! Я просила показать, как вот это прыгает, а куда надевается вон то... А это — о боже! неужели?! Нда...

Как много я до того не знала, оказывается... А когда дошёл черед до больших надувных кукол... Оказалось, что они и с подогревом, и разных цветов, и звуки издают! А как же они надуваются? Специальным прибором или как воздушные шарики? В конец измученный показами и объяснениями продавец подозрительно на меня взглянул и устало спросил:

— Пани надуть?

— Не надо меня надувать! — с чувством оскорблённой невинности ответила я и гордо вышла вон.

Уфф! Требовалось срочно успокоиться! А вот и маленький барик прямо среди палаток! Опрокинув на себя бумажную тарелочку с едой, щедро политую кетчупом — ха! курточка моя белая...; взяв эту скакучую еду ещё раз — в конце концов, или я еду, или меня еда, блин! — я, сытая, довольная и успокоенная, принялась думать, что 400 долларов надо бы как-то и потратить! И, поразмыслив, решила накупить серебра. Этот товар, думаю, всегда продастся. Тем более, что оно тут гораздо дешевле. Ну, и накупила. Килограмма два. Прикупив ещё кое-чего для себя, девчонок и в подарки всем-всем-всем, я благополучно отыскала наш автобус, закинула свою полупустую сумку в заднюю его часть и пошла искать народ.

И вот все собрались. Поверх моей сумки — это существенно! а было нас человек 20. — все наставили по две-три огромных своих; вся задняя часть автобуса почти до потолка оказалась забитой.

Расселись, поехали. Начались разговоры о том, что кто купил. Дошли до меня. Когда узнали, что серебро, разволновались. Ведь вывозить нельзя! Ты хоть его из сумки достань, да сядь на него, авось и пронесёт! Таможенный досмотр же скоро!

Ага. Достань. В самом низу. Сочувствующие в лице молодых парней принялись добывать злополучную сумку. Я сочувствовала. Добыли всё-таки, надо же! Итак, где там наше серебро?... А нету там нашего серебра!!!

Как это нету?! Я перетрусила все вещи, потом срочно погрузилась в шоковый ступор — 400 долларов! Потом пару раз из ступора выпадала и принималась вновь перетряхивать вещи, не веря глазам! К перетряхиванию постепенно подключился весь автобус. Тщетно! Нету...

Тем временем благополучно миновали границу, и народ стал потихоньку начинать кушать, винцо там за удачу, то, сё... Я не ем, в очередной раз впав в ступор.

Вступоривание уже грозило обернуться привычкой, но меня заставили-таки покушать. В полубессознательном состоянии я полезла в пакет с едой. И тут...

Мой дикий крик — аааааааааа!!!! — вызвал резкий тормозной рефлекс у шофёра. И, ну вы понимаете — народ кушает, вино опять же...

В наступившей вдруг грозной тишине я пробормотала: — Оно тут... В пакете... Серебро...

В следующие полчаса, когда народ вдоволь отматерился, ничто не омрачало прерванную было трапезу. Автобус остановился, люди пошли покурить, девочки налево — мальчики направо... Я, прикончившая таки свой ужин, подумала. что и мне на радостях неплохо было бы... налево... после всего-то пережитого!!! Ну, и пошла. Ночь. Пустынное шоссе. Врождённая скромность — чёрт бы её подрал! — вовлекла меня прочь от света фар стоящего на обочине автобуса. Я шагнула в темноту — а там ничего не оказалось. То есть вообще ничего!!!

Пару минут спустя я всё-таки призналась себе, что да, то, что я нахожусь в болоте, по пояс в ледяной вонючей жиже, покрытой тонкой корочкой льда — это вовсе не сон, как того очень бы хотелось, а самая ни на есть ужасная действительность! И с этим надо что-то делать! И срочно!!! Звать на помощь я себе категорически запретила сразу. После этого серебра чёртового!..

Однако, надо было выбираться. Легко сказать... Почти отвесный склон, покрытый ледяной коркой... И я вся мокрая...

Ну, раза с пятого-шестого, особенно, когда автобус стал отчаянно сигналить, у меня это всё-таки получилось! И вот картинка: подхожу это я, не торопясь, к автобусу, сажусь на ступеньки, снимаю гм... белые сапоги и начинаю выливать из них воду. В автобусе образовывается нездоровая тишина. Потом снимаю — белую, да. Когда-то...— курточку, выжимаю её, как могу. Потом вхожу, втаскивая за собой всё это безобразие...

— Ты куда ходила? — потрясённо спрашивает меня водитель.

— ПопИсать, — хмуро отвечаю я, ни на кого не глядя.

— А чего... тебя понёс в темноту?! Тут же болота кругом!!!

— Стеснялась я...

— А чего, ттвою мать, на помощь не звала?! Ты же утопнуть могла??!!!

— Стеснялась она! — радостно доносится голос, как я понимаю, одного из сочувствующих.

И тут автобус взрывается истерическим хохотом. Просто дикий ржач какой-то начинается! Я тоже ржу — живая, всё— таки!

Потом меня начинают переодевать: народ ушлый, запасливый, зима всё-таки! Потом сочувствующие молодые люди выкручивают мои болотные одежды, а особо сочувствующие рвутся растирать водкой, чтобы не заболела. Но разумная женская половина советует лучше внутрь горячительного. А со мной так нельзя, я, разгорячась, становлюсь смехопанорамой, КВН-ном и аншлагом в одном лице. Так что спать в эту волнительную ночь не пришлось никому.

Когда я вернулась домой в чужих вещах, тапках и с грязной мокрой кучей, бывшей некогда белой курточкой и такими же белыми сапожками, муж сказал:

— В последний раз. Никаких заграниц больше!

А водитель автобуса всё спрашивал у Аньки:

— Когда эта девочка ещё с нами поедет? Сколько езжу, такого цирка ни разу не видывал!

А я просила её:

— Ань, умоляю, не говори никому, что мне 34 года... Позор, блин, старая тётка, и так себя вести...

А серебро мы потом три года дарили кому ни попадя. Потому что я только раз вышла на рынок, и опять получилось шоу: попытки познакомиться — может, по чашечке кофе после рынка? Куча знакомых вокруг собралась, смех, шуточки, моя пресс-конференция по вопросу как съездила...

В общем, торговки из меня так и не получилось...