Зимой всегда трудно просыпаться. И еще невозможно привыкнуть к звуку будильника, какой бы сладкой мелодией его не снабдили, это вам не жена. Каждое утро я думаю об этом, когда нехотя поднимаюсь с кровати, и гляжу на источающую тепло и уныние, от постоянного присутствия рядом, Надю.

— Доброе утро, Кисик! — она уже не спит — Надя — моя жена, выползает из-под одеяла и опирается о локоть. — Ты помнишь, какой сегодня день?

— Какой? — я, шаркая тапочками, тороплюсь укрыться от нее в ванной.

— День Зеркала!

— Угу, поговорим вечером, не то могу опоздать на работу, — отвечаю я, запираясь на защелку.

Ненавижу, когда на меня с утра обрушивается поток чьих либо слов и звуков, откуда бы они не доносились: с вышек дальних радиостанций и телебашен, с уст ли моей жены. Но ничего не могу с этим поделать — Надя любит информацию во всех разновидностях и включает все сразу: фен, телевизор, приемник и свой собственный рот. Я никогда не скандалю, и никогда открыто не сопротивляюсь этому информационно-дебильному бреду, потому что все равно одерживаю свою маленькую тихую победу, запираясь в ванной. Что я, собственно и делаю, и остаюсь один на один с собственным "я". Включаю кран, что бы спрятаться за шумом воды, за шуршанием зубной щетки, за ароматным шипением дезодоранта. Мне предстоит нудный трудовой день среди душных коллег в душном офисе, опять таки переполненный мусором всяческих необязательных и бесполезных, но неотвязно сопутствующих человеческому обществу звуков.

— Милый, опомнись, — Надя царапает снаружи дверь, голос ее приглушен благодаря моим действиям и не так пронзительно резок. — Сегодня суббота. И на работу, ура-ура, идти никому не надо. А будильник я специально поставила пораньше. Помнишь, сколько важных дел нам нужно успеть, пока не пожаловали в гости Семеновы.

Суббота! Новость, от которой становится муторно. Сразу вспоминается полное ведерко под мойкой, пылесос, жульены в металлических формочках. Первую половину дня предстоит гонять пыль по комнатам и дышать чадом будущих деликатесов на кухне под радиовикторины, в которых разыгрываются бесконечные бейсболки и непродаваемые компакт-диски. Слушать, хоть и вполуха, но без каких-либо пауз женины сплетни и жалобы, повторяемые в различной последовательности и поведанные мне не одну сотню раз, в основном в полу истерических интонациях. И конечно же, вечно, как негр, работающий телевизор. Я же буду открывать рот, тоже достаточно часто, так как должен постоянно подтверждать ей словами (а не то ведь она обидится), как сильно я ее люблю. Без признаний в любви женщины делаются стервами и быстро стареют, так считает Надя.

А когда наступит вторая половина дня, весь этот бред повторится снова, только в другом, более широком составе, под кивание господ Семеновых. Полнеющего, если совсем быть лояльным, хозяина носочно-чулочных палаток на Апраксином, Викусика, и ее непьющего мужа, автослесаря, косноязычного болтуна и дегенерата Петра. Что может быть еще хуже?

— Кисик, ты не хочешь меня поблагодарить! — мне кажется, была бы в двери замочная скважина, жена непременно б пролезла через нее, что бы петь прямо в ухо.

— Спасибо, — отвечаю чисто автоматически, а такое часто срабатывает, и сплевываю пену от пасты в раковину.

— Кисик, быстро скажи мне за что!

— За то, что ты есть у меня, — понимаю, не прошло.

— Гадкий, неприятный Кисик! Это же мой нам подарок на праздник, или ты уже не любишь меня?

Я поежился и промолчал, в таких ситуациях ей лучше ничего не отвечать. Она все за всех скажет сама, и сама сделает за всех выводы. И может быть успокоится.

— Гадкий Кисик! Ты что же не видишь, какое я подарила нам зеркало. Купила сама специально и сама же специально повесила, когда ты уже спал.

Бред. У нас уже было в ванной комнате зеркало, нормальное, даже много крупнее чем нужно. Лучше бы я подарил ей что-нибудь, чем она. Я опять предоставил супруге двойной повод наслаждаться моей общей беспомощностью и иметь лишнюю возможность для упрека в мой адрес, повод лишний раз пожаловаться на меня своим безмозглым подругам. Но теперь делать нечего, кроме как изучать свое изображение. Это занятие я жалую не особенно, так, от случая к случаю. Иногда необходимо проверить, ровно ли выбрит подбородок, да не пора ли постричь волосы. Впрочем, если сам позабуду то, напомнит жена, она ничего ни пропустит.

— Ну как? Тебе нравится? А мне очень-очень, — не замедлила напомнить о себе Надя, шагу без нее сделать нельзя.

Я заставил себя отвлечься от наблюдения столбика льющейся из крана воды и поднял взгляд на подарок. Бред. Я, конечно, не помню точных размеров нашего старого зеркала, но это, по-моему, было точно такое же, в деревянной крашенной рамке, прямоугольное, только треснутое точно посередине. Откуда в результате, видимо, повреждения на меня устало и хмуро смотрели целых два моих отражения, в каждой половине по одному.

— Кисик, — обратился я в свою очередь к Наде, отчего оба отражения еще больше нахмурились, — Оно же расколото.

— Не мели ерунды, оно абсолютно новое.

— Может быть, было новое и не расколотое, — сказал я, — пока ты его не повесила.

Там снаружи, в ответ на мои слова возникла полная нешуточной угрозы пауза. Как я понял, закрыла рот Надя, а также ею были выключены все сопутствующие электроприборы, что для жены являлось равносильным самоубийству или очень серьезной обиде. Теперь придется упрашивать ее снова заговорить, и не менее часа объяснять ей, что в этой моей нелепо построенной фразе не было ни намека на насмешку или юродство.

Вдруг, внезапно, я каким-то образом понял, что Надя с ее домашним оркестром не замолкала, ее не так-то просто сбить со своих позиций и вывести из себя. Дело не в ней. Случилось нечто иное. Что-то изменилось рядом со мной и внутри меня. Вот, например, льется из крана вода, но я не слышу ее звука. Я роняю на пол зубную щетку, и она ударяется о кафель безо всякого шума. Что происходит? Я смотрю в зеркало, и мне вдруг становится жутко: в каждой из двух его половинок я вижу себя, но в одной я удивлен и слегка напуган, а в другой улыбаюсь и как бы прошу разрешения вылезти наружу с той стороны стекла. И прежде чем я соображаю, что нужно сделать, он, тот, кто просится ко мне сюда, вдруг исчезает и сию же секунду оказывается рядом.