Сегодня я проснулся раньше обычного — в половине двенадцатого. Почти рассвело — январь за стеклом "колодца".

Это было похоже на психоз, и я сразу понял — пора! Now or never. Пора писать повесть. Не двух-трех страничные страшилки о существовании переколбашенной местной полубогемы, обклеенной марками, как заказные письма, а настоящую повесть, чтоб фабула проглядывала, чтоб характеристики были выпуклые, как яйца страуса и четкая сюжетная линия, а лучше две. Мысль, впрочем, не нова, но совершенно ошеломила ее роковая неотвратимость. Мне даже нехорошо стало, страшно даже. Но я не стал малодушничать, тем более гасить душевный порыв. Чтобы не было потом мучительно больно. Потому правой рукой я пошарил в дребезжащей неизвестности подле дивана в поисках вдохновения, левую же, затекшую, попытался высвободить из-под головы спящей рядом дивы лет сорока. Ее густые черные волосы причудливой паутиной окутывали подушку, у угла рта торчала "Беломорина". "Беломор" имеет свойство гаснуть сам, хотя я всегда храню в комнате заряженный огнетушитель. Еще раз посмотрел на диву. Голова была тяжелой, рука выниматься не хотела. Серебряный пепел тонкой струйкой сполз по ее маяковскому подбородку.

"Еще одна поэтесса" — подумал я.

Ненавижу поэзию, мать ее! Следующая естественная мысль была о сексе. Никакого секса! Полная концентрация, как у спортсмена перед ответственным стартом.

Вдохновения под диваном оставалось на три пальца какой-то мутной дряни — по вкусу — текилы. Я вытянул из пухлых губ поэтессы папиросу, раскурил. Оказалось со шмалью. Мог бы и догадаться. Мысль, однако, сконцентрировалось настолько, что заболела голова. Как несчастный тяжело похмельный "кекс" судорожно ищет возможность раздобыть на вожделенную панацею, мозг мой тщетно ловил зацепку для сюжета повести. Чтоб не съехать окончательно, пришлось слегка отвлечься. Я считаю себя творческой личностью. Я не могу себя таковой не считать. Не имею, так сказать морально-этического права. Поскольку причастен. Сейчас объясню. Я работаю на полставки гардеробщиком в одном полу-ДК, полу-ночном клубе до 24-00. По субботам в том же полу-клубе на те же полставки я бью по "блинам" в полублюзовой команде "Полубоги". Трудно сказать, что за хрень мы играем, но мне нравится. И еще я наполовину женят. Это вообще невозможно объяснить. Все в моей жизни как бы наполовину, да и хрен с ним. Главное то, что в наш клуб, как мухи на мед (говорю культурно) слетается всякого рода псевдотворческая пиздобратия — я называю их непонятой полубогемой. Это те, кто изо всех сил пытаются пролезть в задницу ненасытному животному по имени "культура". У некоторых это получается, неглубоко правда, — там все забито, другим только кажется, что попытка удачна, большинству же остается только мечтать. К последним я отношу себя. Как ни странно, но большинство этих диковатых людей считают себя писателями. Они читают свои опусы вербально со сцены и виртуально через глобальную сеть, они ругаются в клубном сортире и на серверских "скамейках" интернета, у них свои фракции и коалиции, свои авторитеты и шестерки.

Иногда мне начинает казаться, что на душу населения пишущих гораздо больше читающих, включая младенцев и выживших из ума стариков, хотя выживших из ума молодых гораздо больше. Причем женщин среди прочих ничуть не меньше, чем мужчин. Одну из таких, видимо, вчера вечером каким-то ветром занесло ко мне в постель.

Но самое смешное, что я их практически всех знаю. Со мной здороваются даже такие бобры, в чьих столах пылится не один десяток невостребованных никем, кроме их самих, романов. Я уважаемый человек. Дело в том, что в неприметной шхере моего рабочего места всегда имеется достаточный запас разнообразного счастья, способного расширить сознание любой творческой личности в любом направлении. Менты об этом знают и имеют свою долю по вкусу — кто в лаве, кто тем же счастьем. Сам же я, как правило, предпочитаю более традиционные стимуляторы. Так или иначе, я стал своим парнем среди этих полубогемных полулюдей. Совершенно, однако, очевидно, что перманентно вращаясь в таком сложном (с клинической точки зрения) социуме, трудно оставаться здоровым самому.

И я начал писать. Сперва это были просто наброски с натуры, потом зарисовки с потугой на псевдоанализ. Я даже втиснул несколько вещей в один из интернетовских самиздатов, благо там нет зубастых редакторов с незаконченным литературным, а вот компьютер в клубе есть. Однако вскоре выяснилось, что кроме всеобщей безумно-эйфористской атмосферы и вдохновения на тонком дне бокала со льдом, необходимо еще кое-что. Не рискну назвать это талантом, ограничусь понятием "способности". Тогда-то и появилась потребность непосредственного контакта с себе подобными. Я набрался наглости, текилы побольше и зачитал кое-что людям, коих считал наиболее близкими себе. Первым был наш басист. Кроме музыки нас связывало то еще, что мы трахали одну и ту же тетку. Туманная загадочность его рецензии будоражит меня до сих пор: "Ну и нахуя тебе эта эклектика, баклан?"

Иные же просто нестройно хлопали кто по правому, кто по левому плечам и, глядя мутными в масле глазами, предлагали: "Давай-ка еще по пиву", или кратко советовали: "Работай".

Я и работал. Работал гардеробщиком, приобретая постепенно вместе с полулегальным статусом маленького продавца счастья, вполне легальный статус маленькой творческой единицы. Это радовало. Это не могло не радовать. До поры до времени. Но сегодня утром я сошел с ума. Видимо, настал час "Х". Я вскочил, будучи в одной цепочке. Я двигался по комнате, как шарнирный Буратино на экстази. Часы показывали без пятнадцати час. Хотелось со всей дури бить кулаками по небу, чтобы оттуда сыпались звезды. Хотелось разорвать изнутри задницу культурному монстру одним лишь движением мысли. Почуяв недоброе, зашевелилась поэтесса. Ее округлые формы под простыней тревожно переливались.

Текилы больше не было. Мелькнула глупая мысль заказать по телефону пиццу и побольше пива. Но пиво для творца — это бескрылый пегас о трех ногах. Приступать же к водке — вообще пиздец всем начинаниям.

Но телефон все же понадобился. Я знал, кому звонить. Не хотел, но знал. Я будто предчувствовал, куда вся эта хрень вывернет. В справочнике на букву "Д" значился некто Гамлет Куролапов — полусумасшедший полуписатель, полу армянин, полунаркоман, продолжать можно до бесконечности. Он публиковался в интернете под ником "Принц Датский", строгал довольно посредственные этнические новеллы из жизни местной армянской диаспоры, строгал причем в большом количестве. Его герои — беженцы, продавцы арбузов, мелкие бандиты и прочая шелупонь. Как стилист — полное говно — это даже я понимал. Но было у него одно неоспоримое преимущество: он был генератором идей. Мог выссать за полчаса десяток сносных сюжетов и тут же о них забыть, что еще одни несомненный плюс. Мне же была нужна даже не просто идея — стержень, на который как на шампур подобно мясу, помидорам и луку можно будет нанизать фабулу, интригу и одного за другим главных и второстепенных героев, согласно отведенной каждому из них роли. Значит стержень! А с мясом и овощами я как-нибудь сам:

Продолжение следует...